Глава 3. Восемьдесят пятая параллель

База «Ultima Thule», Арктика. Июль 2009

— Возьмите ребенка, — приказала старуха.

Две белокурые девушки, похожие друг на друга, как сестры, подошли к креслу, на котором сидела, поджав ноги и обхватив коленки, Маруся, взяли девочку за руки и, синхронно потянув, выдернули из кресла.

Андрей рванулся — попытался рвануться. Мышцы после инъекции, сделанной ему полчаса назад, были мягче ваты. Он вряд ли сумел бы донести до рта ложку, не то что добежать до противоположного конца комнаты.

Ноги отказали ему, и он тяжело рухнул на стальные плиты пола.

— Поднимите его, — проскрипел старческий голос.

Андрей почувствовал, что его с обеих сторон подхватили под мышки, но не стал поворачивать головы. И так понятно, что за ним приглядывают такие же блондинки в зеленой форме, как те, что держали Марусю. Блондинки здесь были на каждом шагу.

— Приготовьте шприц.

— Если вы посмеете к ней прикоснуться… — пробормотал Гумилев, с трудом ворочая языком.

— Что же будет? — поинтересовалась старуха. — Вы как-то помешаете нам? Расшвыряете охрану? Может быть, убьете кого-нибудь?

Мерзкая тварь, подумал Андрей. Я до тебя доберусь, будь уверена.

— Вы даже стоять не можете без посторонней помощи. Так что не болтайте чепухи и смотрите внимательно.

Эта мумия в эсэсовской форме когда-то, возможно, была даже красивой. У нее были правильные черты лица, большие голубые глаза, наверняка сводившие с ума мужчин лет шестьдесят назад. Однако длинный и тонкий шрам, пересекавший лицо от левой брови до правой щеки и лишь чудом не задевавший нос, должен был портить впечатление даже тогда, в пору расцвета ее красоты.

Откуда-то из-за спины старухи, сидевшей в кресле на колесиках, появилась очередная блондинка — на этот раз не в зеленой форме, а в белом медицинском халате. В руках у нее был шприц, наполненный беловатой жидкостью.

— В шприце — диметилфосфаламид, — продолжала старуха. — Соединение довольно безвредное, но причиняющее дикую, ни с чем не сравнимую боль при внутривенном введении. Сейчас доктор Зоммер введет полкубика этого вещества вашей дочери, и вы увидите, какова будет ее реакция.

— Папа! — крикнула Маруся. В глазах ее был страх. Она пыталась вырваться, но белокурые девки держали ее крепко. — Папа, я не хочу, чтобы мне делали укол!

— Нет, — прохрипел Андрей. — Не нужно. Стойте! Чего вы добиваетесь?

— Послушания, — равнодушно ответила старуха. — Доктор Зоммер, вводите.

— Нет! — одновременно крикнули Андрей и Маруся.

Одна из блондинок резким движением задрала рукав свитера Маруси. Рука девочки была совсем тонкой и хрупкой.

Игла, блеснув в ярком свете лампы, вошла в вену.

— Люди — как орехи, — проскрипела страшная старуха. — Одни можно расколоть простым усилием пальцев, для других требуются щипцы. Самые крепкие нужно колоть молотком. Но в конечном итоге от любого ореха остается только скорлупа и ядро.

— Лучше меня, — каркнул Андрей. — Колите меня, чертовы ублюдки!

— Вас мы уже кололи. Это бессмысленно. Вы слишком невосприимчивы к химическим препаратам.

Она была права. Его мучили несколько часов подряд. Вены жгло, сознание туманилось и плыло, и когда он выныривал из багровой тьмы, чей-то неприятный, но удивительно знакомый голос задавал ему одни и те же вопросы:

— Кто вы?

— Что произошло с «Землей‑2»?

— Вы приняли сигнал с американской подводной лодки?

— Вы видели, кто на вас напал?

— Это были американцы?

И еще множество таких же тупых вопросов. Нет, хрипел Гумилев, это была ловушка, мы шли по пеленгу канадской субмарины, но попали на какую-то подводную базу, битком набитую девицами в нацистской форме. Тогда его били по лицу и снова кололи какую-то дрянь, и голос, который он слышал давным-давно в прошлой жизни, шептал:

— «Земля‑2» была атакована американской атомной подводной лодкой типа «Огайо». Вас заманили в ловушку и уничтожили американцы. Никаких подводных баз в районе Северного полюса нет. Это была ловушка американцев. Вы не видели никаких нацистов.

И что-то тяжелое опускалось из-под потолка и давило на мозг — мягко, но очень сильно.

В глаза бил яркий свет, а когда Андрей зажмуривался, то с внутренней стороны век проступала фигура раскинувшего крылья орла.

Орел парил в кровавом небе, могучий и грозный, как свергнутый Люцифер. Он вызывал у Андрея смутную тревогу, хотя понятно было, что это всего лишь галлюцинация. Что-то такое он читал когда-то, кажется, у модного в пору его юности Кастанеды — Орел, пожирающий души, то ли бог, то ли некое метафизическое начало в космогонии мексиканских индейцев… От Орла шла волна энергии — густой, плотной, жаркой, как лава. Сопротивляться ей было почти невозможно, это вызывало острую, почти нестерпимую боль, выжигавшую мозг. Но не сопротивляться Андрей не мог.

Это было странное ощущение: словно бы в его теле поселился кто-то еще, перехвативший все рычаги управления. Гумилев бы уже давно сдался и позволил Орлу проглотить себя — он надеялся, что на этом пытка, терзавшая его мозг, закончится, — но что-то ему мешало. И он боролся, боролся до тех пор, пока вырвавшаяся откуда-то из-под черепа вспышка белого пламени не сожгла страшную крылатую тень…

…И не бросила Андрея в бездну забвения.

В себя он пришел уже в этом обшитом стальными плитами зале.

— У вас очень высокий порог сопротивляемости, — сказала старуха. — И в этом ваша трагедия.

Андрей остановившимися глазами смотрел, как грязно-белое, мерзкое даже на вид вещество входит в вену Маруси.

Маруся закричала.

Гумилеву показалось, что он сейчас снова потеряет сознание. Слышать крик дочери было невыносимо, и обморок мог бы сойти за избавление. Трусливое, эгоистичное избавление — ведь боль, которую испытывала Маруся, не уменьшилась бы от того, что ее отец свалился без чувств. Но даже в этом ему было отказано.

— Не надейтесь, — скрежетнула зловещая старуха, кривя бескровные губы. — Вы досмотрите все до конца. Это станет гарантией вашего послушания.

— Что вам от меня нужно? — проговорил Андрей сквозь стиснутые челюсти.

— Вы все узнаете. Со временем.

— Папа! — кричала Маруся. — Папочка! Мне больно!

— Прекратите! — Гумилев безуспешно пытался напрячь мышцы, чтобы вырваться из рук своих конвоиров. — Я сделаю все, что вы хотите! Только перестаньте мучить ребенка!

— В каждом русском сидит маленький Достоевский, — усмехнулась старуха. — Я не ошиблась в вас, господин Гумилев.

Она произносила эти слова нарочито медленно, наслаждаясь страданиями Маруси и еще больше — муками Андрея.

— Хватит! — Он лихорадочно соображал, каким образом можно заставить эту жуткую старуху прекратить пытку. — Если вы не прекратите немедленно, то ничего от меня не получите! Я же нужен вам живой, не так ли?

— Что же вы сделаете, господин Гумилев? Каждое ваше движение контролируется.

— Слышали о японских якудза? — В отчаянии он был готов ухватиться за любую соломинку. — Знаете, что они делают, когда попадают в руки врагов?

Усмешка сошла с лица его мучительницы.

— Вы собираетесь откусить себе язык? Вряд ли у вас это получится…

— Если не прекратите пытать мою дочь, — твердо сказал Андрей, — увидите сами.

Что-то в его голосе убедило старую ведьму. Она махнула рукой, и блондинка в халате выдернула иглу из вены Маруси.

— Ребенку еще какое-то время будет больно, — предупредила старуха. — Сколько вы ввели, доктор Зоммер?

— О, сущую ерунду, рейхсфюрер, — с улыбкой ответила блондинка. — Меньше четверти кубика.

— Значит, боль будет ощущаться еще примерно полчаса. Полагаю, вы уже поняли, что в моих силах причинить вашему ребенку какую угодно боль. Это было предупреждение.

Маруся рыдала, щеки ее блестели от слез. Державшие ее нацистки не обращали на ее плач никакого внимания, они даже не смотрели на девочку, и это равнодушие было страшнее всех угроз рейхсфюрера.

— Уведите дитя, — распорядилась старуха. — В ближайшие полчаса ничего нового от нее ожидать не стоит: сплошные вопли и сопли. А с вами, господин Гумилев, мы поговорим.

У нее была странная манера вести переговоры, но Андрей был не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Уже то, что ему удалось заставить ее прекратить издеваться над Марусей, было чудом.

— Кто вы? — спросил он, когда плачущую и упирающуюся Марусю вывели из комнаты. — Откуда вам известно мое имя?

— Я — рейхсфюрер СС Мария фон Белов, — в голосе старухи лязгнул металл, — правитель Четвертого Рейха. Господин Гумилев, мне известно не только ваше имя, но и имя вашей пропавшей жены, вашей нынешней любовницы, человека, отвечающего за вашу безопасность, и многих, многих других окружающих вас людей. Не стану скрывать: я уже давно присматриваюсь к вам и вашей корпорации.

Она обвела рукой металлические стены комнаты.

— Мы с вами в самом сердце Четвертого Рейха. Отсюда я могу управлять людьми и могущественными организациями на всех континентах. Большинство этих людей служат Четвертому Рейху из идейных соображений или за деньги. Вам, насколько я понимаю, деньги не нужны, а идеи национал-социализма вряд ли вам близки.

— Вы удивительно догадливы.

— Благодарю. С другой стороны, вы представляете для Четвертого Рейха значительный интерес. Вы — один из богатейших людей России. Ваша корпорация инвестирует огромные средства в развитие новейших технологий. И наконец, вы пользуетесь доверием политического руководства вашей страны.

— Хотите использовать меня как посредника на переговорах? — хмыкнул Андрей.

Мария фон Белов удивилась.

— Посредника? Нет… это было бы чересчур рискованно. Ни ваше руководство, ни Администрация США, ни правительство какой-либо другой страны, за исключением, может быть, Северной Кореи, не станет вести переговоры с Четвертым Рейхом, несмотря на несомненные выгоды взаимного сотрудничества. Тут не поможет даже ваш авторитет. Вы слышали, возможно, о падении летающей тарелки в ЮАР в середине восьмидесятых годов?

— Какая-то газетная утка.

— Не совсем. То, что журналисты назвали «летающей тарелкой», было на самом деле торсионным винтолетом Четвертого Рейха. Он был сбит ПВО ЮАР после того, как переговоры одного из моих эмиссаров с Питером Ботой закончились неудачей. Не по вине Бота. На него слишком давили израильтяне — их разведка почти установила наше местонахождение, пришлось прикончить их премьер-министра, это несколько охладило их пыл.

— Насколько я помню, Рабина убил еврей-ортодокс.

— Разумеется. Еще не хватало, чтобы его убил голубоглазый блондин — это спровоцировало бы холокост наоборот. Но подсказали, что делать, убийце мы, и оружие ему в руку вложили тоже мы. Месть свершилась, но южноафриканцев мы уже упустили — вскоре после гибели нашего эмиссара режим апартеида поднял лапки перед черномазыми, и теперь белые в Южной Африке вынуждены прятаться за стенами хорошо охраняемых усадеб, больше похожих на крепости. Я рассказала вам эту маленькую историю для того, чтобы вы поняли: никто с нами договариваться не будет. Никакие дипломатические отношения между Четвертым Рейхом и современными государствами Запада и Востока невозможны. Да нам это и не нужно, собственно. Наша империя рассеяна по всему свету, у нас нет городов и военных баз, потому что мы в них не нуждаемся. Все, что нам нужно, — это верные люди, люди, готовые исполнять наши приказы. Мои приказы.

— И вы хотите, чтобы я стал таким человеком? Агентом вашего Четвертого Рейха?

Старуха улыбнулась, обнажив белые — Андрей готов был поклясться, что искусственные, — зубы.

— Вы не менее догадливы, чем я, господин Гумилев.

Мозг Андрея заработал, как двигатель на форсаже. «Пообещать можно все что угодно, особенно когда речь идет о жизни твоего ребенка… и эта сушеная мумия прекрасно понимает, что я откажусь от своих слов при первой же возможности… Значит, она потребует гарантий. Каких?»

— Допустим, я соглашусь…

Мария фон Белов подняла руку. Жест этот вышел у нее таким повелительным, что Андрей оборвал фразу.

— Не допустим, а согласитесь. У вас нет другого выхода, вы же видели. И не думайте, что сумеете обмануть меня: ваш ребенок останется здесь.

— Вы сошли с ума, — рявкнул Гумилев.

— Ничуть. Эта девочка… как ее, кстати, зовут? Маруся? Так вот, она будет жить на базе «Туле» под чутким присмотром воспитателей и врачей. Пока вы будете вести себя хорошо и выполнять все мои указания, у вашей дочери не будет никаких проблем. Она будет получать необходимое образование, полезную пищу, будет заниматься спортом. Вы сами видите, какие красивые и сильные девушки вас окружают. Однако если вы вздумаете обмануть меня… или не выполните мой приказ… а хуже того, попытаетесь выдать тайну Четвертого Рейха вашим властям… кара будет немедленной и жестокой. Вы видели, какие страдания способен причинить ребенку даже безобидный диметилфосфаламид. Но в наших лабораториях разработаны куда более эффективные средства. Вам приходилось слышать имя доктора Йозефа Менгеле? А доктора Хирта? Тогда вы можете себе представить, в какие бездны боли и мучений я могу бросить вашу дочь.

«Держи себя в руках, — приказал себе Андрей, борясь с желанием придушить сидевшую напротив него в инвалидном кресле тварь, — от твоей выдержки зависит жизнь Маруси…»

Вслух он сказал:

— При каких условиях вы вернете мне мою дочь назад в целости и сохранности?

Мария фон Белов склонила голову набок и стала похожа на старую белую птицу, настороженно вглядывающуюся в приближающегося к ней человека.

— Вы должны будете кое-что сделать для Четвертого Рейха. Для верности мы подпишем контракт… скажем, на три года. По истечении этого срока, если вы исполните все наши задания вовремя и без нареканий, вы получите своего ребенка — живого и невредимого. Если же нет… получите все равно, но, скажем, без языка. Или, возможно, без ног — это уж как наши врачи решат.

— Тварь, — сказал Гумилев, — мерзкая старая тварь…

Мария фон Белов рассмеялась мелким, рассыпающимся, как крупа, смехом.

— Как звали вашу бабушку, господин Гумилев? — неожиданно спросила она.

Андрей не ответил — просто стоял, покачиваясь от слабости, между двумя своими охранницами и с ненавистью смотрел на рейхсфюрера.

— Не трудитесь вспоминать, я знаю, — любезно сказала фон Белов. — Ее звали Екатерина Владимировна, а девичья фамилия ее была Серебрякова, не так ли?

— Откуда… — хрипло проговорил Гумилев. — Откуда ты знаешь?

— Но-но, — старуха погрозила ему желтым пальцем. — Я почти в три раза старше вас, господин Гумилев, извольте обращаться ко мне на «вы». Мы с вашей бабушкой были в некотором роде знакомы…

Она рассеянно потерла тонкий белый шрам, пересекавший ее лицо.

— Обстоятельства нашего знакомства были таковы, что за вашей бабушкой остался некий должок. Но, насколько мне известно, Екатерина Владимировна давно умерла, а я, как видите, еще жива и собираюсь жить еще долго. И долг этот мне придется стребовать с вас.

— Не понимаю, о чем идет речь, — сквозь зубы сказал Андрей.

— Может быть, когда-нибудь, позже, я расскажу вам. Сейчас же просто примите к сведению: если мне придется причинить вашей дочери какое-либо… зло, то я сделаю это в память о ее прабабушке.

У Андрея вдруг страшно закружилась голова. «Это галлюцинация, — подумал он, глядя на вращающиеся вокруг него серые стальные стены. — Я на «Земле‑2», в рубке, у нас совсем мало кислорода, и я брежу… Нет никаких нацистов, нет страшной старухи-рейхсфюрера, и Марусе никто не колол в вену вызывающий мучения яд…»

— Бригитта, — распорядилась Мария фон Белов коротко.

Одна из охранниц Андрея внезапно очень сильно ударила его по лицу. У Гумилева клацнули челюсти. Стены тут же перестали кружиться.

— Нечего симулировать, — прикрикнула старуха. — Не изображайте из себя гимназистку. Вы — жесткий бизнесмен со стальными нервами, вы должны понимать, что мы заключаем с вами обычную сделку. Я не спрашиваю, принимаете ли вы мои условия, потому что у вас просто нет другого выхода. Но если вам что-то непонятно, можете спрашивать.

— Что будет с другими участниками экспедиции? — спросил Андрей. — Они живы?

Мария фон Белов пожала плечами.

— Большей частью живы. Нет, мы никого не убивали — пока. В основном они останутся заложниками здесь, на базе «Туле». Нам нужна свежая кровь, нужен материал для экспериментов. Но нескольких ваших товарищей мы отпустим вместе с вами.

— Кого же?

— Этого вашего калмыка… Илюмжинова. Олигарха… как его?

— Беленина?

— Именно. Генерала спецслужб — он глава могущественного ведомства, его исчезновение может вызвать слишком много вопросов. Ну и, разумеется, девушку.

— Марго?

Мария фон Белов загадочно усмехнулась.

— Впредь вы будете называть ее именно так.

***

Девушка была немного выше Марго, чуть более худощавая и спортивная. Волосы у нее, как и у большинства обитателей базы «Туле», были очень светлыми, глаза — голубыми.

— Здравствуй, Андрей, — сказала она по-русски. Голос у нее был немного хрипловатый, и говорила она без акцента. — Нам нужно познакомиться поближе.

Гумилев молчал. Он сидел на узкой, застеленной солдатским одеялом койке, сложив руки на коленях, как арестант. Действие инъекции потихоньку проходило, но мышцы были еще ватными.

— Я понимаю, ты шокирован, — продолжала девушка, — но это быстро пройдет. Поверь мне — тебе повезло. Рейхсфюрер не стала стирать тебе память… как твоим друзьям. Это знак большого доверия.

— Им стерли память?

— Да. Не могли же мы допустить, чтобы тайна базы «Туле» стала известна в большом мире. Твои друзья верят, что ваш корабль… как вы его называли?

— «Земля‑2». И это не корабль…

— Да, знаю, терраформирующая станция. Так вот, ее атаковала американская подводная лодка. Та, что выдавала себя за канадскую субмарину «Да Винчи».

— Вы внушили весь этот бред моим товарищам?

— Это не бред. Американцы действительно имеют свои интересы в Арктике и не собираются пускать сюда русских. Андрей, ты единственный, кто знает, как все было на самом деле. И ты должен поддерживать в своих друзьях уверенность в том, что история с американской подлодкой — правда.

Она улыбнулась, подошла к нему и слегка дотронулась до плеча.

— Это будет твое первое задание. От того, насколько хорошо ты его выполнишь, зависит судьба твоей дочери.

Гумилев поднял голову.

— Послушай, не знаю, как там тебя зовут…

— Катарина. — Она перестала улыбаться, смущенная его яростным взглядом. — Но ты должен звать меня Марго.

— Так вот, Катарина…

— Марго.

— Заткнись! Если ты еще раз посмеешь грозить мне тем, что с моей дочерью что-то случится…

— Это моя обязанность, — спокойно ответила девушка. — Я должна напоминать тебе о договоре, который ты заключил. И я хотела бы, чтобы ты понял: здесь нет никакого злого умысла. Ты же деловой человек, не так ли? Неужели ты считаешь, что пункт в договоре, который предусматривает санкции за неисполнение, тебе угрожает?

Ее спокойствие взбесило Андрея.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях! Можешь убираться к чертовой бабушке, которая у вас зовется рейхсфюрером! И передай ей, что я способен работать и без надсмотрщика!

Девушка пожала плечами. В отличие от других обитательниц «Туле», она была одета не в зеленую форму, а в брючки и белый шерстяной свитер.

— Мне жаль, Андрей, но это входит в условия договора. Твоя девушка останется здесь, на базе. Мы позволим ей общаться с Марусей — они же, кажется, привязаны друг к другу? Вместо нее на поверхность поднимусь я.

— Ты не похожа на Марго, — он понимал, что этот аргумент для нее ничего не значит.

— Это не твоя забота. Уверена, что мы с тобой сработаемся, — снова улыбнулась Катарина. — Поначалу будет трудно… но я помогу тебе. Я всегда буду рядом с тобой.

По крайней мере, в этом она не солгала.

Глава 3. Восемьдесят пятая параллель

База «Ultima Thule», Арктика. Июль 2009

— Возьмите ребенка, — приказала старуха.

Две белокурые девушки, похожие друг на друга, как сестры, подошли к креслу, на котором сидела, поджав ноги и обхватив коленки, Маруся, взяли девочку за руки и, синхронно потянув, выдернули из кресла.

Андрей рванулся — попытался рвануться. Мышцы после инъекции, сделанной ему полчаса назад, были мягче ваты. Он вряд ли сумел бы донести до рта ложку, не то что добежать до противоположного конца комнаты.

Ноги отказали ему, и он тяжело рухнул на стальные плиты пола.

— Поднимите его, — проскрипел старческий голос.

Андрей почувствовал, что его с обеих сторон подхватили под мышки, но не стал поворачивать головы. И так понятно, что за ним приглядывают такие же блондинки в зеленой форме, как те, что держали Марусю. Блондинки здесь были на каждом шагу.

— Приготовьте шприц.

— Если вы посмеете к ней прикоснуться… — пробормотал Гумилев, с трудом ворочая языком.

— Что же будет? — поинтересовалась старуха. — Вы как-то помешаете нам? Расшвыряете охрану? Может быть, убьете кого-нибудь?

Мерзкая тварь, подумал Андрей. Я до тебя доберусь, будь уверена.

— Вы даже стоять не можете без посторонней помощи. Так что не болтайте чепухи и смотрите внимательно.

Эта мумия в эсэсовской форме когда-то, возможно, была даже красивой. У нее были правильные черты лица, большие голубые глаза, наверняка сводившие с ума мужчин лет шестьдесят назад. Однако длинный и тонкий шрам, пересекавший лицо от левой брови до правой щеки и лишь чудом не задевавший нос, должен был портить впечатление даже тогда, в пору расцвета ее красоты.

Откуда-то из-за спины старухи, сидевшей в кресле на колесиках, появилась очередная блондинка — на этот раз не в зеленой форме, а в белом медицинском халате. В руках у нее был шприц, наполненный беловатой жидкостью.

— В шприце — диметилфосфаламид, — продолжала старуха. — Соединение довольно безвредное, но причиняющее дикую, ни с чем не сравнимую боль при внутривенном введении. Сейчас доктор Зоммер введет полкубика этого вещества вашей дочери, и вы увидите, какова будет ее реакция.

— Папа! — крикнула Маруся. В глазах ее был страх. Она пыталась вырваться, но белокурые девки держали ее крепко. — Папа, я не хочу, чтобы мне делали укол!

— Нет, — прохрипел Андрей. — Не нужно. Стойте! Чего вы добиваетесь?

— Послушания, — равнодушно ответила старуха. — Доктор Зоммер, вводите.

— Нет! — одновременно крикнули Андрей и Маруся.

Одна из блондинок резким движением задрала рукав свитера Маруси. Рука девочки была совсем тонкой и хрупкой.

Игла, блеснув в ярком свете лампы, вошла в вену.

— Люди — как орехи, — проскрипела страшная старуха. — Одни можно расколоть простым усилием пальцев, для других требуются щипцы. Самые крепкие нужно колоть молотком. Но в конечном итоге от любого ореха остается только скорлупа и ядро.

— Лучше меня, — каркнул Андрей. — Колите меня, чертовы ублюдки!

— Вас мы уже кололи. Это бессмысленно. Вы слишком невосприимчивы к химическим препаратам.

Она была права. Его мучили несколько часов подряд. Вены жгло, сознание туманилось и плыло, и когда он выныривал из багровой тьмы, чей-то неприятный, но удивительно знакомый голос задавал ему одни и те же вопросы:

— Кто вы?

— Что произошло с «Землей‑2»?

— Вы приняли сигнал с американской подводной лодки?

— Вы видели, кто на вас напал?

— Это были американцы?

И еще множество таких же тупых вопросов. Нет, хрипел Гумилев, это была ловушка, мы шли по пеленгу канадской субмарины, но попали на какую-то подводную базу, битком набитую девицами в нацистской форме. Тогда его били по лицу и снова кололи какую-то дрянь, и голос, который он слышал давным-давно в прошлой жизни, шептал:

— «Земля‑2» была атакована американской атомной подводной лодкой типа «Огайо». Вас заманили в ловушку и уничтожили американцы. Никаких подводных баз в районе Северного полюса нет. Это была ловушка американцев. Вы не видели никаких нацистов.

И что-то тяжелое опускалось из-под потолка и давило на мозг — мягко, но очень сильно.

В глаза бил яркий свет, а когда Андрей зажмуривался, то с внутренней стороны век проступала фигура раскинувшего крылья орла.

Орел парил в кровавом небе, могучий и грозный, как свергнутый Люцифер. Он вызывал у Андрея смутную тревогу, хотя понятно было, что это всего лишь галлюцинация. Что-то такое он читал когда-то, кажется, у модного в пору его юности Кастанеды — Орел, пожирающий души, то ли бог, то ли некое метафизическое начало в космогонии мексиканских индейцев… От Орла шла волна энергии — густой, плотной, жаркой, как лава. Сопротивляться ей было почти невозможно, это вызывало острую, почти нестерпимую боль, выжигавшую мозг. Но не сопротивляться Андрей не мог.

Это было странное ощущение: словно бы в его теле поселился кто-то еще, перехвативший все рычаги управления. Гумилев бы уже давно сдался и позволил Орлу проглотить себя — он надеялся, что на этом пытка, терзавшая его мозг, закончится, — но что-то ему мешало. И он боролся, боролся до тех пор, пока вырвавшаяся откуда-то из-под черепа вспышка белого пламени не сожгла страшную крылатую тень…

…И не бросила Андрея в бездну забвения.

В себя он пришел уже в этом обшитом стальными плитами зале.

— У вас очень высокий порог сопротивляемости, — сказала старуха. — И в этом ваша трагедия.

Андрей остановившимися глазами смотрел, как грязно-белое, мерзкое даже на вид вещество входит в вену Маруси.

Маруся закричала.

Гумилеву показалось, что он сейчас снова потеряет сознание. Слышать крик дочери было невыносимо, и обморок мог бы сойти за избавление. Трусливое, эгоистичное избавление — ведь боль, которую испытывала Маруся, не уменьшилась бы от того, что ее отец свалился без чувств. Но даже в этом ему было отказано.

— Не надейтесь, — скрежетнула зловещая старуха, кривя бескровные губы. — Вы досмотрите все до конца. Это станет гарантией вашего послушания.

— Что вам от меня нужно? — проговорил Андрей сквозь стиснутые челюсти.

— Вы все узнаете. Со временем.

— Папа! — кричала Маруся. — Папочка! Мне больно!

— Прекратите! — Гумилев безуспешно пытался напрячь мышцы, чтобы вырваться из рук своих конвоиров. — Я сделаю все, что вы хотите! Только перестаньте мучить ребенка!

— В каждом русском сидит маленький Достоевский, — усмехнулась старуха. — Я не ошиблась в вас, господин Гумилев.

Она произносила эти слова нарочито медленно, наслаждаясь страданиями Маруси и еще больше — муками Андрея.

— Хватит! — Он лихорадочно соображал, каким образом можно заставить эту жуткую старуху прекратить пытку. — Если вы не прекратите немедленно, то ничего от меня не получите! Я же нужен вам живой, не так ли?

— Что же вы сделаете, господин Гумилев? Каждое ваше движение контролируется.

— Слышали о японских якудза? — В отчаянии он был готов ухватиться за любую соломинку. — Знаете, что они делают, когда попадают в руки врагов?

Усмешка сошла с лица его мучительницы.

— Вы собираетесь откусить себе язык? Вряд ли у вас это получится…

— Если не прекратите пытать мою дочь, — твердо сказал Андрей, — увидите сами.

Что-то в его голосе убедило старую ведьму. Она махнула рукой, и блондинка в халате выдернула иглу из вены Маруси.

— Ребенку еще какое-то время будет больно, — предупредила старуха. — Сколько вы ввели, доктор Зоммер?

— О, сущую ерунду, рейхсфюрер, — с улыбкой ответила блондинка. — Меньше четверти кубика.

— Значит, боль будет ощущаться еще примерно полчаса. Полагаю, вы уже поняли, что в моих силах причинить вашему ребенку какую угодно боль. Это было предупреждение.

Маруся рыдала, щеки ее блестели от слез. Державшие ее нацистки не обращали на ее плач никакого внимания, они даже не смотрели на девочку, и это равнодушие было страшнее всех угроз рейхсфюрера.

— Уведите дитя, — распорядилась старуха. — В ближайшие полчаса ничего нового от нее ожидать не стоит: сплошные вопли и сопли. А с вами, господин Гумилев, мы поговорим.

У нее была странная манера вести переговоры, но Андрей был не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Уже то, что ему удалось заставить ее прекратить издеваться над Марусей, было чудом.

— Кто вы? — спросил он, когда плачущую и упирающуюся Марусю вывели из комнаты. — Откуда вам известно мое имя?

— Я — рейхсфюрер СС Мария фон Белов, — в голосе старухи лязгнул металл, — правитель Четвертого Рейха. Господин Гумилев, мне известно не только ваше имя, но и имя вашей пропавшей жены, вашей нынешней любовницы, человека, отвечающего за вашу безопасность, и многих, многих других окружающих вас людей. Не стану скрывать: я уже давно присматриваюсь к вам и вашей корпорации.

Она обвела рукой металлические стены комнаты.

— Мы с вами в самом сердце Четвертого Рейха. Отсюда я могу управлять людьми и могущественными организациями на всех континентах. Большинство этих людей служат Четвертому Рейху из идейных соображений или за деньги. Вам, насколько я понимаю, деньги не нужны, а идеи национал-социализма вряд ли вам близки.

— Вы удивительно догадливы.

— Благодарю. С другой стороны, вы представляете для Четвертого Рейха значительный интерес. Вы — один из богатейших людей России. Ваша корпорация инвестирует огромные средства в развитие новейших технологий. И наконец, вы пользуетесь доверием политического руководства вашей страны.

— Хотите использовать меня как посредника на переговорах? — хмыкнул Андрей.

Мария фон Белов удивилась.

— Посредника? Нет… это было бы чересчур рискованно. Ни ваше руководство, ни Администрация США, ни правительство какой-либо другой страны, за исключением, может быть, Северной Кореи, не станет вести переговоры с Четвертым Рейхом, несмотря на несомненные выгоды взаимного сотрудничества. Тут не поможет даже ваш авторитет. Вы слышали, возможно, о падении летающей тарелки в ЮАР в середине восьмидесятых годов?

— Какая-то газетная утка.

— Не совсем. То, что журналисты назвали «летающей тарелкой», было на самом деле торсионным винтолетом Четвертого Рейха. Он был сбит ПВО ЮАР после того, как переговоры одного из моих эмиссаров с Питером Ботой закончились неудачей. Не по вине Бота. На него слишком давили израильтяне — их разведка почти установила наше местонахождение, пришлось прикончить их премьер-министра, это несколько охладило их пыл.

— Насколько я помню, Рабина убил еврей-ортодокс.

— Разумеется. Еще не хватало, чтобы его убил голубоглазый блондин — это спровоцировало бы холокост наоборот. Но подсказали, что делать, убийце мы, и оружие ему в руку вложили тоже мы. Месть свершилась, но южноафриканцев мы уже упустили — вскоре после гибели нашего эмиссара режим апартеида поднял лапки перед черномазыми, и теперь белые в Южной Африке вынуждены прятаться за стенами хорошо охраняемых усадеб, больше похожих на крепости. Я рассказала вам эту маленькую историю для того, чтобы вы поняли: никто с нами договариваться не будет. Никакие дипломатические отношения между Четвертым Рейхом и современными государствами Запада и Востока невозможны. Да нам это и не нужно, собственно. Наша империя рассеяна по всему свету, у нас нет городов и военных баз, потому что мы в них не нуждаемся. Все, что нам нужно, — это верные люди, люди, готовые исполнять наши приказы. Мои приказы.

— И вы хотите, чтобы я стал таким человеком? Агентом вашего Четвертого Рейха?

Старуха улыбнулась, обнажив белые — Андрей готов был поклясться, что искусственные, — зубы.

— Вы не менее догадливы, чем я, господин Гумилев.

Мозг Андрея заработал, как двигатель на форсаже. «Пообещать можно все что угодно, особенно когда речь идет о жизни твоего ребенка… и эта сушеная мумия прекрасно понимает, что я откажусь от своих слов при первой же возможности… Значит, она потребует гарантий. Каких?»

— Допустим, я соглашусь…

Мария фон Белов подняла руку. Жест этот вышел у нее таким повелительным, что Андрей оборвал фразу.

— Не допустим, а согласитесь. У вас нет другого выхода, вы же видели. И не думайте, что сумеете обмануть меня: ваш ребенок останется здесь.

— Вы сошли с ума, — рявкнул Гумилев.

— Ничуть. Эта девочка… как ее, кстати, зовут? Маруся? Так вот, она будет жить на базе «Туле» под чутким присмотром воспитателей и врачей. Пока вы будете вести себя хорошо и выполнять все мои указания, у вашей дочери не будет никаких проблем. Она будет получать необходимое образование, полезную пищу, будет заниматься спортом. Вы сами видите, какие красивые и сильные девушки вас окружают. Однако если вы вздумаете обмануть меня… или не выполните мой приказ… а хуже того, попытаетесь выдать тайну Четвертого Рейха вашим властям… кара будет немедленной и жестокой. Вы видели, какие страдания способен причинить ребенку даже безобидный диметилфосфаламид. Но в наших лабораториях разработаны куда более эффективные средства. Вам приходилось слышать имя доктора Йозефа Менгеле? А доктора Хирта? Тогда вы можете себе представить, в какие бездны боли и мучений я могу бросить вашу дочь.

«Держи себя в руках, — приказал себе Андрей, борясь с желанием придушить сидевшую напротив него в инвалидном кресле тварь, — от твоей выдержки зависит жизнь Маруси…»

Вслух он сказал:

— При каких условиях вы вернете мне мою дочь назад в целости и сохранности?

Мария фон Белов склонила голову набок и стала похожа на старую белую птицу, настороженно вглядывающуюся в приближающегося к ней человека.

— Вы должны будете кое-что сделать для Четвертого Рейха. Для верности мы подпишем контракт… скажем, на три года. По истечении этого срока, если вы исполните все наши задания вовремя и без нареканий, вы получите своего ребенка — живого и невредимого. Если же нет… получите все равно, но, скажем, без языка. Или, возможно, без ног — это уж как наши врачи решат.

— Тварь, — сказал Гумилев, — мерзкая старая тварь…

Мария фон Белов рассмеялась мелким, рассыпающимся, как крупа, смехом.

— Как звали вашу бабушку, господин Гумилев? — неожиданно спросила она.

Андрей не ответил — просто стоял, покачиваясь от слабости, между двумя своими охранницами и с ненавистью смотрел на рейхсфюрера.

— Не трудитесь вспоминать, я знаю, — любезно сказала фон Белов. — Ее звали Екатерина Владимировна, а девичья фамилия ее была Серебрякова, не так ли?

— Откуда… — хрипло проговорил Гумилев. — Откуда ты знаешь?

— Но-но, — старуха погрозила ему желтым пальцем. — Я почти в три раза старше вас, господин Гумилев, извольте обращаться ко мне на «вы». Мы с вашей бабушкой были в некотором роде знакомы…

Она рассеянно потерла тонкий белый шрам, пересекавший ее лицо.

— Обстоятельства нашего знакомства были таковы, что за вашей бабушкой остался некий должок. Но, насколько мне известно, Екатерина Владимировна давно умерла, а я, как видите, еще жива и собираюсь жить еще долго. И долг этот мне придется стребовать с вас.

— Не понимаю, о чем идет речь, — сквозь зубы сказал Андрей.

— Может быть, когда-нибудь, позже, я расскажу вам. Сейчас же просто примите к сведению: если мне придется причинить вашей дочери какое-либо… зло, то я сделаю это в память о ее прабабушке.

У Андрея вдруг страшно закружилась голова. «Это галлюцинация, — подумал он, глядя на вращающиеся вокруг него серые стальные стены. — Я на «Земле‑2», в рубке, у нас совсем мало кислорода, и я брежу… Нет никаких нацистов, нет страшной старухи-рейхсфюрера, и Марусе никто не колол в вену вызывающий мучения яд…»

— Бригитта, — распорядилась Мария фон Белов коротко.

Одна из охранниц Андрея внезапно очень сильно ударила его по лицу. У Гумилева клацнули челюсти. Стены тут же перестали кружиться.

— Нечего симулировать, — прикрикнула старуха. — Не изображайте из себя гимназистку. Вы — жесткий бизнесмен со стальными нервами, вы должны понимать, что мы заключаем с вами обычную сделку. Я не спрашиваю, принимаете ли вы мои условия, потому что у вас просто нет другого выхода. Но если вам что-то непонятно, можете спрашивать.

— Что будет с другими участниками экспедиции? — спросил Андрей. — Они живы?

Мария фон Белов пожала плечами.

— Большей частью живы. Нет, мы никого не убивали — пока. В основном они останутся заложниками здесь, на базе «Туле». Нам нужна свежая кровь, нужен материал для экспериментов. Но нескольких ваших товарищей мы отпустим вместе с вами.

— Кого же?

— Этого вашего калмыка… Илюмжинова. Олигарха… как его?

— Беленина?

— Именно. Генерала спецслужб — он глава могущественного ведомства, его исчезновение может вызвать слишком много вопросов. Ну и, разумеется, девушку.

— Марго?

Мария фон Белов загадочно усмехнулась.

— Впредь вы будете называть ее именно так.

***

Девушка была немного выше Марго, чуть более худощавая и спортивная. Волосы у нее, как и у большинства обитателей базы «Туле», были очень светлыми, глаза — голубыми.

— Здравствуй, Андрей, — сказала она по-русски. Голос у нее был немного хрипловатый, и говорила она без акцента. — Нам нужно познакомиться поближе.

Гумилев молчал. Он сидел на узкой, застеленной солдатским одеялом койке, сложив руки на коленях, как арестант. Действие инъекции потихоньку проходило, но мышцы были еще ватными.

— Я понимаю, ты шокирован, — продолжала девушка, — но это быстро пройдет. Поверь мне — тебе повезло. Рейхсфюрер не стала стирать тебе память… как твоим друзьям. Это знак большого доверия.

— Им стерли память?

— Да. Не могли же мы допустить, чтобы тайна базы «Туле» стала известна в большом мире. Твои друзья верят, что ваш корабль… как вы его называли?

— «Земля‑2». И это не корабль…

— Да, знаю, терраформирующая станция. Так вот, ее атаковала американская подводная лодка. Та, что выдавала себя за канадскую субмарину «Да Винчи».

— Вы внушили весь этот бред моим товарищам?

— Это не бред. Американцы действительно имеют свои интересы в Арктике и не собираются пускать сюда русских. Андрей, ты единственный, кто знает, как все было на самом деле. И ты должен поддерживать в своих друзьях уверенность в том, что история с американской подлодкой — правда.

Она улыбнулась, подошла к нему и слегка дотронулась до плеча.

— Это будет твое первое задание. От того, насколько хорошо ты его выполнишь, зависит судьба твоей дочери.

Гумилев поднял голову.

— Послушай, не знаю, как там тебя зовут…

— Катарина. — Она перестала улыбаться, смущенная его яростным взглядом. — Но ты должен звать меня Марго.

— Так вот, Катарина…

— Марго.

— Заткнись! Если ты еще раз посмеешь грозить мне тем, что с моей дочерью что-то случится…

— Это моя обязанность, — спокойно ответила девушка. — Я должна напоминать тебе о договоре, который ты заключил. И я хотела бы, чтобы ты понял: здесь нет никакого злого умысла. Ты же деловой человек, не так ли? Неужели ты считаешь, что пункт в договоре, который предусматривает санкции за неисполнение, тебе угрожает?

Ее спокойствие взбесило Андрея.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях! Можешь убираться к чертовой бабушке, которая у вас зовется рейхсфюрером! И передай ей, что я способен работать и без надсмотрщика!

Девушка пожала плечами. В отличие от других обитательниц «Туле», она была одета не в зеленую форму, а в брючки и белый шерстяной свитер.

— Мне жаль, Андрей, но это входит в условия договора. Твоя девушка останется здесь, на базе. Мы позволим ей общаться с Марусей — они же, кажется, привязаны друг к другу? Вместо нее на поверхность поднимусь я.

— Ты не похожа на Марго, — он понимал, что этот аргумент для нее ничего не значит.

— Это не твоя забота. Уверена, что мы с тобой сработаемся, — снова улыбнулась Катарина. — Поначалу будет трудно… но я помогу тебе. Я всегда буду рядом с тобой.

По крайней мере, в этом она не солгала.