Глава одиннадцатаяПокушениеГумилев ехал на совершенно бесполезную встречу, где его присутствие было нужно лишь для того, чтобы засвидетельствовать почтение. Высокопоставленные чиновники, дипломаты и бизнесмены – всего человек двадцать пять – должны были собраться на международном инновационном форуме с довольно нелепым названием InnoRussia, чтобы обсудить «перспективы сотрудничества», «векторы развития» и тому подобные протокольные вещи. На подобных мероприятиях никогда не решаются важные вопросы, но все «первые лица» обязаны соблюдать деловой этикет – надевать галстуки и запонки, жать друг другу руки, говорить штампами о том, что всем давно известно, и стараться не уснуть во время круглого стола. Плюнуть бы на все, взять Арсения и поехать на рыбалку! Не на специальные озера, где в воде плещутся лезущие сами на крючок жирные раскормленные карпы, а в пяти метрах от берега – дом с сауной. Нет, куда-нибудь на дальнюю речушку, в богом забытый район. Чтобы застрять в дорожной грязи и вытаскивать машину, подсовывая под колеса выломанные на обочине орешины. Чтобы облазить глинистые крутые берега в поисках раков – когда суешь в норку руку и со смешанным чувством страха и азарта ждешь, пока за палец ухватятся острые клешни. Чтобы сидеть с удочкой долго-долго, кормить комаров, жариться на солнышке, поймать десяток пескарей и искренне радоваться этому улову. Чтобы сварить на костре уху вместе с уже помянутыми комарами, пахнущую дымом и болотом, и съесть ее под водочку. Андрей вдруг увидел вокруг себя то, что давно уже было для него в худшем случае докучливым, а в лучшем – незаметным фоном. Оказалось, что на улицах давно не лежит снег, и зима, которая так соответствовала его состоянию души, закончилась. Он с удивлением смотрел на неизвестно когда позеленевшие клумбы, на проснувшиеся деревья, на слепящее солнце и людей в легкой весенней одежде. – Юр, мы не едем на Арбат, – неожиданно для себя сказал Андрей водителю. – Да, шеф, – ничуть не удивившись, отозвался тот. – А куда едем? На этот вопрос он еще не придумал ответа. Сейчас Андрей никуда не стремился. Боль, вошедшая в душу, его освободила. И ему хотелось просто видеть город, людей, улицы – все то, что он не замечал в последние месяцы, противостоя своей трагедии. – Давай выберемся куда-нибудь, где нет пробок. Куда угодно, главное – не стоять на месте. Да, и выключи музыку, пожалуйста. Гумилев обычно любил, когда в машине играла музыка – она как будто изолировала его от внешнего мира, становилась плотным, почти осязаемым барьером из звуков между ним и другими людьми. Чаще всего он слушал классику – длинные и нудные симфонии, которые совершенно не сочетались с обыденным пейзажем за окном «Мерседеса». Теперь же Андрею не хотелось отгораживаться. Наоборот, ему было необходимо почувствовать, что он не один. Все вокруг было залито солнечным светом, даже прохожие казались не такими кризисно-озабоченными, как всегда. Андрей улыбнулся и почувствовал сопротивление мышц лица. Наверное, так должен ощущать себя человек, решивший после долгого перерыва снова сесть за руль – вроде все помнишь, все знаешь, раньше часто это делал, но навык потерялся, надо теперь заново восстанавливать. В этот день Гумилев вообще не поехал в офис, а на встревоженные звонки типа «Мы вас ждем, куда же вы делись» велел отвечать, что у него «разгрузочный день», и ничего более не комментировать. Забрав с прогулки Марусю и Марго, он отвез их домой и провел с дочкой весь оставшийся вечер. Ужинали они втроем, и Андрей невольно вспоминал такие же семейные вечера, только с Евой в главной роли. Но Евы больше не было с ними. – Ты так сильно скучаешь? – Марго заметила, что Андрей замер за столом, забыв о еде. Они как-то незаметно перешли на ты и свободно обсуждали любые темы. Взаимная симпатия была так очевидна для них обоих, что не требовала каких-то объяснений, лишь действий. Но на действия пока никто не решался. – Знаешь, сегодня все изменилось. Я, кажется, научился с этим жить, – Андрей и Марго старались лишний раз не упоминать имя Евы при Марусе, чтобы не беспокоить малышку. – Когда ты заехал за нами, я сразу заметила, что у тебя лицо посветлело. Так и подумала: произошло что-то хорошее. Гумилев улыбнулся и не стал ничего больше объяснять. Потом, после ужина, он стоял и через приоткрытую дверь детской следил, как Марго поднимает с пола игрушечного котенка и подкладывает его под руку спящей Маруси. На пару секунд няня задержалась возле кроватки. Марго стояла и молча смотрела на его дочь, но Андрею показалось, что девушка знает о его присутствии. Знает и дает ему возможность понаблюдать за собой. Андрей тихо отступил в темный коридор. Он ждал, когда Марго выйдет из комнаты девочки. Андрея безумно влекло к ней. Но заводить роман с няней своей дочки? Банальнее только интрижка с секретаршей. Андрей хотел уйти. Марго знала, что он стоит за дверью, и давала ему шанс передумать и оставить все, как есть. Но он не ушел. Просто не мог уйти. Дверь детской приоткрылась чуть шире и сразу мягко закрылась за Марго. Она не стала делать вид, что удивилась, но и никаких других эмоций тоже не показала. – Я завтра с утра заеду в магазин игрушек. Маруся куда-то положила своего медвежонка. Сегодня полдня его искали – бесполезно. Она переживает, лучше я куплю ей такого же и скажу, что он нашелся, – совершенно буднично сказала девушка. Не глядя друг на друга, они спустились в гостиную. – А если найдется тот, старый медвежонок? – Андрей сам удивлялся, что дежурная часть его мозга может не только анализировать услышанное, но и генерировать вполне подходящие ответы. Остальная – значительно большая – часть его сознания была подавлена физическим желанием. Они остановились друг напротив друга. – Тогда я что-нибудь придумаю, выкручусь, – по логике этой фразы Марго должна была улыбнуться. Легко и непринужденно, как обычно. Но девушка не улыбалась. Она просто смотрела на него. Ничего не происходило, но свет в комнате вдруг стал резать ему глаза. Андрею показалось, что пространство вокруг Марго сверкает, а вся обстановка комнаты стерлась в вязком тумане. У него отключилось боковое зрение. Все, что он видел сейчас, – это Марго. Андрей не понимал, что в ней изменилось. Еще час назад ему казалось, что няня, готовясь к ужину, переоделась из домашнего велюрового костюма в обычную, ничем не примечательную одежду. Но сейчас – в этом режущем свете – оказалось, что ее серая блузка тонка и почти не защищает ее тело от взгляда, что вырез достаточно глубок, что разрез на юбке, обнимающей бедра, открывает ее колени, а при каждом движении девушки появляется тонкая полоска кожи на талии. Андрей больше не мог фокусироваться на ее зрачках. Его глаза спускались по шее Марго, до ключиц, и уходили в вырез блузки, касались талии, гладили колени, скользили до тонких щиколоток и поднимались вверх. Она видела – не могла не видеть, – что с ним происходит, но оставалась такой же спокойной. Могла уйти, вспомнив, что уже поздно, – теперь уже Андрей давал ей возможность остановить то, что происходило. Она не уходила, но и не выдавала никаких эмоций. Только зеленая радужка ее глаз почти исчезла за предельно расширенными – распахнутыми – зрачками. – Надо придумать какую-то легенду про второго медвежонка, – Андрей надеялся, что его фразы имеют хоть какой-то смысл. – Например, брат приехал в гости. Он слышал свой голос как будто издалека, через стук своего сердца. Они не сдвинулись с места, но ему казалось, что дистанция между ними исчезла, как будто даже не осталось кислорода, потому что ему было тяжело дышать, а Марго, казалось, вообще не дышит. Расстояние схлопнулось, затягивая их, резко привлекая друг к другу. Андрей не сделал ничего, просто ослабил сопротивление и поддался этому притяжению. Марго что-то сказала, ему показалось, что она произнесла его имя, но он не был в этом уверен. Это было так естественно, что Андрей не сразу понял, что грань перейдена. Он поцеловал ее. Мир не взорвался, ничего не изменилось – наоборот, Андрею казалось, что этот поцелуй длится уже давным-давно, все эти полгода, что они ежедневно встречаются у него дома. Просто теперь то, что всегда происходило между ними, обрело физическое проявление. Марго не оттолкнула, но и не обняла его. Она ответила на поцелуй, хотя Андрей не был уверен, что, отстранившись, не увидит в ее глазах протест или страх. Он сделал шаг назад, Марго отвернулась. – Я поеду. Уже поздно, – медленно, после паузы, сказала девушка. – Ты можешь остаться здесь, – Андрей совершенно не понимал, чего она сейчас на самом деле хочет. – Я поеду. Марго быстро – но не так, чтобы это было похоже на бегство, – вышла из гостиной. Скоро он услышал, что хлопнула дверца машины возле дома. Андрей посмотрел в окно. Марго сидела за рулем, положив на него вытянутые руки, и смотрела прямо перед собой. Так прошла минута или две. Затем Марго завела машину и тронулась с места. …На улице был настоящий, классический май – тот, который обычно вспоминается в самые промозглые и слякотные дни осенне-зимней непогоды. Даже пробки не раздражали Андрея, и он велел водителю не выставлять на крышу мигалку. Стоя в неподвижном потоке, Гумилев мог рассмотреть давно знакомые старинные здания, чередующиеся со стеклянными небоскребами, цветущие каштаны и улыбающихся людей – все то, что обычно сливалось в яркую радугу, проносящуюся мимо на большой скорости. В салоне снова играла музыка. Тягомотные симфонии отправились на покой – Андрей велел водителю купить что-нибудь на свой вкус, только не слишком попсовое. Тот купил и угадал: быстрая, летящая электрогитарная музыка без слов с легкими ударными напоминала о лете, море, волнах… Стиль назывался «серф», и Гумилев поблагодарил Юру за хорошую музыку. И даже выписал премию. Окно стоявшего слева «Форда» слева приоткрылось и оттуда показалась огромная белая морда лабрадора. Собаке было жарко в нагретой на солнце машине, и она тяжело дышала, вывалив язык и распахнув – как будто улыбаясь – зубастую пасть. Андрей, обычно сидящий на заднем сиденье справа, наискосок от водителя, передвинулся на соседнее место, чтобы понаблюдать за псом… Он вспомнил, как год назад они с Евой и Марусей пришли в гости к их друзьям – семейной паре, у которых было двое маленьких детей и точно такой же кремовый лабрадор. Пока родители общались в гостиной, дети играли с добродушной псиной. Прошел час. Кто-то тихонько поскребся в дверь гостиной. – Это Джой. Видимо, сбежал от наших девчонок, совсем они его замучили, – догадалась хозяйка дома. Ева, сидевшая ближе всех к двери, вскочила с дивана. – Я впущу его, пусть передохнет, – улыбнулась она. Распахнув дверь, Ева завизжала. Перепуганная ее криком, в гостиную пулей влетела собака и кинулась к своей хозяйке. Та в ужасе вскочила с кресла. – Ой, что это? Ева уже успела прийти в себя, и теперь хохотала в голос, держась одной рукой за живот, а другой – за косяк двери. Некогда светлый лабрадор теперь имел вид цветочной клумбы. Вокруг глаз у псины красовался фиолетовый круг и зеленый цветок. Нос был раскрашен под божью коровку. Одно ухо было полосатым, второе – в клеточку. На левом боку собаки пестрели разноцветные бабочки, цветочки и жучки. На правом – странные пятиногие человечки, зеленые летающие тарелки и какие-то неведомые зверюшки. – Так, зеленых человечков точно рисовала Маруся. Узнаю ее стиль, – внимательно изучив раскрашенную собаку, заключила Ева. – А бабочек мои девчонки изобразили, – решила хозяйка дома. – Джой, Джой! Куда ты ушел? – в гостиную ввалились три малолетние художницы, перемазанные не хуже лабрадора. В руках у них были зажаты фломастеры и кисточки. Девочки властно окружили собаку, которая встретила их с покорностью и принятием неизбежного в глазах. – Что вы еще хотите сделать с бедным животным? – удивился Андрей. – На собаке уже чистого места нет. – А хвост? – Маруся деловито подошла к псине и двумя пальцами подняла пушистый собачий хвост, еще не до конца перепачканный краской. Андрей улыбнулся этим воспоминаниям. Откуда-то сзади начал приближаться рев мощного двигателя. Гумилев оглянулся: мимо двух рядов плотно стоящих машин к ним приближался черный спортивный мотоцикл. Защитный костюм байкера и шлем тоже были черного цвета. «Вот кому сейчас хорошо, – подумал Андрей. – Пробки для него не проблема, и мигалка ни к чему». Лет десять назад Гумилев участвовал во всех байкерских сезонах, тратя свободное студенческое время на поиски адреналина. Разбив пару мотоциклов – не таких крутых, а переделанных самолично в старом гараже «Уралов» – сломав себе несколько костей и обзаведясь десятком шрамов, он решил, что кататься по Москве на двухколесном друге слишком опасно. К тому же у него все меньше времени оставалось на развлечения – Андрей полностью ушел в свои разработки и исследования. Адреналина там оказалось побольше, чем в уличных гонках. Тем не менее он всегда с удовольствием и ностальгией рассматривал новые модели мотоциклов. Это был «Дукати Монстр», хорошая машина. Байкер приближался справа, и Андрей хотел было передвинуться на то место, где только что сидел, чтобы поглядеть на «Монстра» поближе, но внезапно его прошиб озноб, все мышцы резко свело. В глазах засверкали ледяные искры. Тело сковало. Он не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Перед глазами неожиданно возникло прозрачное лицо с синими прожилками. Андрей вспомнил Сингапур и увидел, как мотоциклист приблизился к его машине, притормозил, снял свой рюкзак, бросил его на крышу автомобиля – над тем местом, где только недавно сидел Гумилев, – и пулей помчался вперед, лавируя между застрявшими в пробке машинами. Андрею показалось, что его сердце тоже заморожено и уже не может биться. Он попытался вздохнуть – и замер с открытым ртом. И вдруг все взорвалось. Грохот, сверкание, крыша машины взлетела вверх, сиденье прошила горячая лава. Гумилев почувствовал, как в него впиваются раскаленные осколки. Он услышал крик водителя, затем – свой. Потом раздались выстрелы. |
Глава одиннадцатаяПокушениеГумилев ехал на совершенно бесполезную встречу, где его присутствие было нужно лишь для того, чтобы засвидетельствовать почтение. Высокопоставленные чиновники, дипломаты и бизнесмены – всего человек двадцать пять – должны были собраться на международном инновационном форуме с довольно нелепым названием InnoRussia, чтобы обсудить «перспективы сотрудничества», «векторы развития» и тому подобные протокольные вещи. На подобных мероприятиях никогда не решаются важные вопросы, но все «первые лица» обязаны соблюдать деловой этикет – надевать галстуки и запонки, жать друг другу руки, говорить штампами о том, что всем давно известно, и стараться не уснуть во время круглого стола. Плюнуть бы на все, взять Арсения и поехать на рыбалку! Не на специальные озера, где в воде плещутся лезущие сами на крючок жирные раскормленные карпы, а в пяти метрах от берега – дом с сауной. Нет, куда-нибудь на дальнюю речушку, в богом забытый район. Чтобы застрять в дорожной грязи и вытаскивать машину, подсовывая под колеса выломанные на обочине орешины. Чтобы облазить глинистые крутые берега в поисках раков – когда суешь в норку руку и со смешанным чувством страха и азарта ждешь, пока за палец ухватятся острые клешни. Чтобы сидеть с удочкой долго-долго, кормить комаров, жариться на солнышке, поймать десяток пескарей и искренне радоваться этому улову. Чтобы сварить на костре уху вместе с уже помянутыми комарами, пахнущую дымом и болотом, и съесть ее под водочку. Андрей вдруг увидел вокруг себя то, что давно уже было для него в худшем случае докучливым, а в лучшем – незаметным фоном. Оказалось, что на улицах давно не лежит снег, и зима, которая так соответствовала его состоянию души, закончилась. Он с удивлением смотрел на неизвестно когда позеленевшие клумбы, на проснувшиеся деревья, на слепящее солнце и людей в легкой весенней одежде. – Юр, мы не едем на Арбат, – неожиданно для себя сказал Андрей водителю. – Да, шеф, – ничуть не удивившись, отозвался тот. – А куда едем? На этот вопрос он еще не придумал ответа. Сейчас Андрей никуда не стремился. Боль, вошедшая в душу, его освободила. И ему хотелось просто видеть город, людей, улицы – все то, что он не замечал в последние месяцы, противостоя своей трагедии. – Давай выберемся куда-нибудь, где нет пробок. Куда угодно, главное – не стоять на месте. Да, и выключи музыку, пожалуйста. Гумилев обычно любил, когда в машине играла музыка – она как будто изолировала его от внешнего мира, становилась плотным, почти осязаемым барьером из звуков между ним и другими людьми. Чаще всего он слушал классику – длинные и нудные симфонии, которые совершенно не сочетались с обыденным пейзажем за окном «Мерседеса». Теперь же Андрею не хотелось отгораживаться. Наоборот, ему было необходимо почувствовать, что он не один. Все вокруг было залито солнечным светом, даже прохожие казались не такими кризисно-озабоченными, как всегда. Андрей улыбнулся и почувствовал сопротивление мышц лица. Наверное, так должен ощущать себя человек, решивший после долгого перерыва снова сесть за руль – вроде все помнишь, все знаешь, раньше часто это делал, но навык потерялся, надо теперь заново восстанавливать. В этот день Гумилев вообще не поехал в офис, а на встревоженные звонки типа «Мы вас ждем, куда же вы делись» велел отвечать, что у него «разгрузочный день», и ничего более не комментировать. Забрав с прогулки Марусю и Марго, он отвез их домой и провел с дочкой весь оставшийся вечер. Ужинали они втроем, и Андрей невольно вспоминал такие же семейные вечера, только с Евой в главной роли. Но Евы больше не было с ними. – Ты так сильно скучаешь? – Марго заметила, что Андрей замер за столом, забыв о еде. Они как-то незаметно перешли на ты и свободно обсуждали любые темы. Взаимная симпатия была так очевидна для них обоих, что не требовала каких-то объяснений, лишь действий. Но на действия пока никто не решался. – Знаешь, сегодня все изменилось. Я, кажется, научился с этим жить, – Андрей и Марго старались лишний раз не упоминать имя Евы при Марусе, чтобы не беспокоить малышку. – Когда ты заехал за нами, я сразу заметила, что у тебя лицо посветлело. Так и подумала: произошло что-то хорошее. Гумилев улыбнулся и не стал ничего больше объяснять. Потом, после ужина, он стоял и через приоткрытую дверь детской следил, как Марго поднимает с пола игрушечного котенка и подкладывает его под руку спящей Маруси. На пару секунд няня задержалась возле кроватки. Марго стояла и молча смотрела на его дочь, но Андрею показалось, что девушка знает о его присутствии. Знает и дает ему возможность понаблюдать за собой. Андрей тихо отступил в темный коридор. Он ждал, когда Марго выйдет из комнаты девочки. Андрея безумно влекло к ней. Но заводить роман с няней своей дочки? Банальнее только интрижка с секретаршей. Андрей хотел уйти. Марго знала, что он стоит за дверью, и давала ему шанс передумать и оставить все, как есть. Но он не ушел. Просто не мог уйти. Дверь детской приоткрылась чуть шире и сразу мягко закрылась за Марго. Она не стала делать вид, что удивилась, но и никаких других эмоций тоже не показала. – Я завтра с утра заеду в магазин игрушек. Маруся куда-то положила своего медвежонка. Сегодня полдня его искали – бесполезно. Она переживает, лучше я куплю ей такого же и скажу, что он нашелся, – совершенно буднично сказала девушка. Не глядя друг на друга, они спустились в гостиную. – А если найдется тот, старый медвежонок? – Андрей сам удивлялся, что дежурная часть его мозга может не только анализировать услышанное, но и генерировать вполне подходящие ответы. Остальная – значительно большая – часть его сознания была подавлена физическим желанием. Они остановились друг напротив друга. – Тогда я что-нибудь придумаю, выкручусь, – по логике этой фразы Марго должна была улыбнуться. Легко и непринужденно, как обычно. Но девушка не улыбалась. Она просто смотрела на него. Ничего не происходило, но свет в комнате вдруг стал резать ему глаза. Андрею показалось, что пространство вокруг Марго сверкает, а вся обстановка комнаты стерлась в вязком тумане. У него отключилось боковое зрение. Все, что он видел сейчас, – это Марго. Андрей не понимал, что в ней изменилось. Еще час назад ему казалось, что няня, готовясь к ужину, переоделась из домашнего велюрового костюма в обычную, ничем не примечательную одежду. Но сейчас – в этом режущем свете – оказалось, что ее серая блузка тонка и почти не защищает ее тело от взгляда, что вырез достаточно глубок, что разрез на юбке, обнимающей бедра, открывает ее колени, а при каждом движении девушки появляется тонкая полоска кожи на талии. Андрей больше не мог фокусироваться на ее зрачках. Его глаза спускались по шее Марго, до ключиц, и уходили в вырез блузки, касались талии, гладили колени, скользили до тонких щиколоток и поднимались вверх. Она видела – не могла не видеть, – что с ним происходит, но оставалась такой же спокойной. Могла уйти, вспомнив, что уже поздно, – теперь уже Андрей давал ей возможность остановить то, что происходило. Она не уходила, но и не выдавала никаких эмоций. Только зеленая радужка ее глаз почти исчезла за предельно расширенными – распахнутыми – зрачками. – Надо придумать какую-то легенду про второго медвежонка, – Андрей надеялся, что его фразы имеют хоть какой-то смысл. – Например, брат приехал в гости. Он слышал свой голос как будто издалека, через стук своего сердца. Они не сдвинулись с места, но ему казалось, что дистанция между ними исчезла, как будто даже не осталось кислорода, потому что ему было тяжело дышать, а Марго, казалось, вообще не дышит. Расстояние схлопнулось, затягивая их, резко привлекая друг к другу. Андрей не сделал ничего, просто ослабил сопротивление и поддался этому притяжению. Марго что-то сказала, ему показалось, что она произнесла его имя, но он не был в этом уверен. Это было так естественно, что Андрей не сразу понял, что грань перейдена. Он поцеловал ее. Мир не взорвался, ничего не изменилось – наоборот, Андрею казалось, что этот поцелуй длится уже давным-давно, все эти полгода, что они ежедневно встречаются у него дома. Просто теперь то, что всегда происходило между ними, обрело физическое проявление. Марго не оттолкнула, но и не обняла его. Она ответила на поцелуй, хотя Андрей не был уверен, что, отстранившись, не увидит в ее глазах протест или страх. Он сделал шаг назад, Марго отвернулась. – Я поеду. Уже поздно, – медленно, после паузы, сказала девушка. – Ты можешь остаться здесь, – Андрей совершенно не понимал, чего она сейчас на самом деле хочет. – Я поеду. Марго быстро – но не так, чтобы это было похоже на бегство, – вышла из гостиной. Скоро он услышал, что хлопнула дверца машины возле дома. Андрей посмотрел в окно. Марго сидела за рулем, положив на него вытянутые руки, и смотрела прямо перед собой. Так прошла минута или две. Затем Марго завела машину и тронулась с места. …На улице был настоящий, классический май – тот, который обычно вспоминается в самые промозглые и слякотные дни осенне-зимней непогоды. Даже пробки не раздражали Андрея, и он велел водителю не выставлять на крышу мигалку. Стоя в неподвижном потоке, Гумилев мог рассмотреть давно знакомые старинные здания, чередующиеся со стеклянными небоскребами, цветущие каштаны и улыбающихся людей – все то, что обычно сливалось в яркую радугу, проносящуюся мимо на большой скорости. В салоне снова играла музыка. Тягомотные симфонии отправились на покой – Андрей велел водителю купить что-нибудь на свой вкус, только не слишком попсовое. Тот купил и угадал: быстрая, летящая электрогитарная музыка без слов с легкими ударными напоминала о лете, море, волнах… Стиль назывался «серф», и Гумилев поблагодарил Юру за хорошую музыку. И даже выписал премию. Окно стоявшего слева «Форда» слева приоткрылось и оттуда показалась огромная белая морда лабрадора. Собаке было жарко в нагретой на солнце машине, и она тяжело дышала, вывалив язык и распахнув – как будто улыбаясь – зубастую пасть. Андрей, обычно сидящий на заднем сиденье справа, наискосок от водителя, передвинулся на соседнее место, чтобы понаблюдать за псом… Он вспомнил, как год назад они с Евой и Марусей пришли в гости к их друзьям – семейной паре, у которых было двое маленьких детей и точно такой же кремовый лабрадор. Пока родители общались в гостиной, дети играли с добродушной псиной. Прошел час. Кто-то тихонько поскребся в дверь гостиной. – Это Джой. Видимо, сбежал от наших девчонок, совсем они его замучили, – догадалась хозяйка дома. Ева, сидевшая ближе всех к двери, вскочила с дивана. – Я впущу его, пусть передохнет, – улыбнулась она. Распахнув дверь, Ева завизжала. Перепуганная ее криком, в гостиную пулей влетела собака и кинулась к своей хозяйке. Та в ужасе вскочила с кресла. – Ой, что это? Ева уже успела прийти в себя, и теперь хохотала в голос, держась одной рукой за живот, а другой – за косяк двери. Некогда светлый лабрадор теперь имел вид цветочной клумбы. Вокруг глаз у псины красовался фиолетовый круг и зеленый цветок. Нос был раскрашен под божью коровку. Одно ухо было полосатым, второе – в клеточку. На левом боку собаки пестрели разноцветные бабочки, цветочки и жучки. На правом – странные пятиногие человечки, зеленые летающие тарелки и какие-то неведомые зверюшки. – Так, зеленых человечков точно рисовала Маруся. Узнаю ее стиль, – внимательно изучив раскрашенную собаку, заключила Ева. – А бабочек мои девчонки изобразили, – решила хозяйка дома. – Джой, Джой! Куда ты ушел? – в гостиную ввалились три малолетние художницы, перемазанные не хуже лабрадора. В руках у них были зажаты фломастеры и кисточки. Девочки властно окружили собаку, которая встретила их с покорностью и принятием неизбежного в глазах. – Что вы еще хотите сделать с бедным животным? – удивился Андрей. – На собаке уже чистого места нет. – А хвост? – Маруся деловито подошла к псине и двумя пальцами подняла пушистый собачий хвост, еще не до конца перепачканный краской. Андрей улыбнулся этим воспоминаниям. Откуда-то сзади начал приближаться рев мощного двигателя. Гумилев оглянулся: мимо двух рядов плотно стоящих машин к ним приближался черный спортивный мотоцикл. Защитный костюм байкера и шлем тоже были черного цвета. «Вот кому сейчас хорошо, – подумал Андрей. – Пробки для него не проблема, и мигалка ни к чему». Лет десять назад Гумилев участвовал во всех байкерских сезонах, тратя свободное студенческое время на поиски адреналина. Разбив пару мотоциклов – не таких крутых, а переделанных самолично в старом гараже «Уралов» – сломав себе несколько костей и обзаведясь десятком шрамов, он решил, что кататься по Москве на двухколесном друге слишком опасно. К тому же у него все меньше времени оставалось на развлечения – Андрей полностью ушел в свои разработки и исследования. Адреналина там оказалось побольше, чем в уличных гонках. Тем не менее он всегда с удовольствием и ностальгией рассматривал новые модели мотоциклов. Это был «Дукати Монстр», хорошая машина. Байкер приближался справа, и Андрей хотел было передвинуться на то место, где только что сидел, чтобы поглядеть на «Монстра» поближе, но внезапно его прошиб озноб, все мышцы резко свело. В глазах засверкали ледяные искры. Тело сковало. Он не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Перед глазами неожиданно возникло прозрачное лицо с синими прожилками. Андрей вспомнил Сингапур и увидел, как мотоциклист приблизился к его машине, притормозил, снял свой рюкзак, бросил его на крышу автомобиля – над тем местом, где только недавно сидел Гумилев, – и пулей помчался вперед, лавируя между застрявшими в пробке машинами. Андрею показалось, что его сердце тоже заморожено и уже не может биться. Он попытался вздохнуть – и замер с открытым ртом. И вдруг все взорвалось. Грохот, сверкание, крыша машины взлетела вверх, сиденье прошила горячая лава. Гумилев почувствовал, как в него впиваются раскаленные осколки. Он услышал крик водителя, затем – свой. Потом раздались выстрелы. |
Елена Кондратьева
Ледовая ловушка
