ГЛАВА 0

БЕСЕДА У КАМИНА

Замок Мортлейк, Англия. 1840 год

 

В курительной комнате царили полумрак и молчание.

За окном густели дождливые сумерки. Капли приглушенно стучали по стеклу и широкому карнизу, отбивая убаюкивающий ритм. Тихо потрескивал камин. Волны тепла расходились от него по всему залу, приводя в движение клубы застоявшегося табачного дыма.   

Лица трех расположившихся в глубоких кожаных креслах джентльменов были едва различимы. Силуэты их тоже скрадывались наступающей темнотой и внушительностью мебели. Но все-таки было возможно разобрать, что один из них долговяз — худые ноги в лакированных штиблетах он протянул к огню, а острые локти выступали в стороны, будто сидящий отстаивал свое право на место. Когда он затягивался сигарой, красноватый огонек освещал его длинный узкий нос и впалые щеки. Джентльмен справа являл собой полную противоположность первому — казалось, этот коротышка состоял из одних округлостей. Кресло было ему явно велико, и, если бы не щеточка аккуратных усов и не сигара в толстых пальцах, в темноте зала он легко сошел бы за разжиревшего мальчика, облаченного в охотничью куртку и клетчатые панталоны в обтяжку. Фигура третьего выделялась широкими плечами и крепко посаженной головой. Он расположился почти на самом краю сиденья, с ровной вытянутой спиной, будто в седле. Сигару он, в отличие от двух других, не держал пальцами, а зажимал зубами, напоминая грозную башню с нацеленной на неприятеля пушкой. Визитный фрак темно-серого цвета сидел на нем идеально, но явно стеснял своего обладателя, судя по всему, привыкшего к иной одежде.

Вот уже четверть часа троица предавалась курению с видом людей, занятых крайне важным делом, болтать во время которого — дурной тон. На кончиках сигар наросли серые столбики пепла, и могло показаться: джентльмены соревнуются, у кого он продержится дольше. Наконец коротышка парой аккуратных постукиваний о пепельницу стряхнул со своей сигары лишнее, повертел ее, любуясь оранжевым конусом тлеющего кончика, поерзал в кресле — ноги его в высоких ботинках из оленьей кожи не доставали до пола — и сокрушенно произнес:

— Да уж… Послал же Господь такую погодку…

Долговязый курильщик неопределенно хмыкнул, выпустив очередное облачко дыма. Зато третий, коренастый, живо отреагировал, по-прежнему не вынимая сигару изо рта:

— Как по мне, так нет ничего прекрасней, чем добрая английская непогода!

Коротышка по-детски поболтал в воздухе ногами и вкрадчиво спросил:

— Так понимаю, полковник Траутман, экспедиция на восток оставила в вашей душе неизгладимый след?

Тот, кого назвали полковником, наконец-то положил сигару в пепельницу.

— Не только в душе, мой друг, но и в теле! Ну скажите на милость, чем может досадить проливной дождь? Разве что грязь развезет на дороге, да намокнешь слегка. Против последнего есть надежное проверенное средство! — Траутман щелкнул по стоявшему на низком столике возле его кресла широкому стакану с виски. — А в проклятой Азии оно, к сожалению, не работает. И дожди там совершенно другие. А уж заразы столько, что европейцу остается лишь молиться, чтобы не подхватить всё разом… Эта чертова лихорадка до сих пор дает о себе знать. Подумать только, теперь не могу выкурить и половину сигары! И мне очень повезло, что я сижу сейчас в Мортлейке среди вас, господа, а не кормлю рыб где-нибудь у берегов Кантона. Дьявол бы побрал этот Китай!..

Полковник нахмурился, взялся было за сигару, но, с сожалением крякнув, затушил ее.

— Вижу, вы натерпелись изрядно, — сочувственно произнес коротышка.

— Китай действительно опасен для белого человека, мистер Кинзи, — вдруг отозвался третий из собравшихся, подтянув свои длинные ноги к креслу. — Пребывать там намного труднее, чем в Индии. И не только в климате дело. Это совершенно иной мир, отличный от всего, с чем мы сталкивались раньше.

— Очень интересно… И в чем же отличие? — Толстый Кинзи сложил короткие руки на объемном животе и совиным взглядом выпученных глаз уставился на военного в ожидании подтверждения слов долговязого. — Мне казалось, разница между тамошними землями невелика…

— Черта с два! — неожиданно для собеседников повысил голос Траутман. — Три года службы в Бенгалии дались мне легче, чем полгода болтанки вдоль южных берегов этой проклятой страны. Не знаю, как там в глубине материка — нам следует спросить лорда Филдинга, ведь он дважды бывал в их столице с дипломатической миссией.

Филдинг выдержал паузу, сосредоточенно водя ухоженными пальцами по граням толстостенной хрустальной пепельницы. Кинзи, не сводя с него глаз, нетерпеливо поерзал, скрипнув кожей кресла, а полковник поглядывал на нескладного штатского слегка снисходительно, как и полагалось военному человеку.

— Страна эта причудлива и огромна, — оставив наконец пепельницу в покое, задумчиво начал лорд Филдинг. — Поездка через нее мне запомнилась не меньше, чем нашему бравому Сэмюэлю рейд вдоль побережья. Нам крайне повезло, что туземные чиновники были довольно обходительны и почти без помех препроводили до самого императорского дворца. К русским миссиям они относились гораздо прохладнее. Надо сказать, всех без исключения иноземцев там принято считать дикарями и варварами, по нелепой случайности овладевшими технической стороной жизни. В благородстве души нам отказано полностью, мы для них — «заморские дьяволы», «длинноносые черти» и множество других определений. Между тем, одни лишь их ритуалы поклонения своему императору столь нелепы, с точки зрения просвещенного европейца, что даже мысли не возникает, кто же из нас на самом деле дикарь…

Закончив тираду, лорд Филдинг пожал костистыми плечами, как бы призывая собеседников присоединиться к его горькому недоумению.

Траутман кашлянул в кулак и глухо сказал:

— Это правда. Как есть дикари. Сколько стычек у нас ни случалось с ними, ясно одно — правила войны им неведомы. Вооружены черт знает как. Взаимодействия никакого, вместо солдат воюет крестьянский сброд. Разве что маньчжурские полки еще представляют угрозу. Но тактика у них осталась со времен кочевания. Действуют только наскоком и всей ордой разом! Не выйдет атака, так просто бросают оружие и бегут без оглядки. Но если уж случится им отсечь и одолеть какой наш отряд — тут пощады не жди. Вот что я вам скажу, господа: Бог бывает милосердным, а китайцы — никогда!

— Лорд Мельбурн^[1] утверждает, что до тех пор, пока война не объявлена, а происходят столкновения у пограничных территорий, мы не вправе требовать от китайцев соблюдения принятых норм, — тускло произнес Филдинг, поглаживая золоченую морду льва на пуговице своего фрака.

— Не знаю, не знаю… — проворчал полковник. — Дикари горазды на выдумки собственных правил, соблюдений которых они требуют от всех без исключения. И плевать им на звания и ранги. Сколько раз они разворачивали русские миссии, например! Не удивительно, что терпение Николая лопнуло и он приказал готовить войска.

— Мне довелось слышать, что туземная холодность к посланникам из Петербурга как раз объясняется тем, что были допущены нарушения неких правил. Верно ли это, сэр? — поинтересовался мистер Кинзи. — О китайских церемониях ходят самые невероятные слухи… Ведь вам приходилось испытывать их на себе?

Серебряная цепочка тускло мерцала под животом любознательного толстяка. Когда Кинзи попытался дотянуться до нее, чтобы выудить часы, то стал похож на откормленного кота, чешущего брюхо.

Лорд Филдинг несколько раз задумчиво кивнул, словно припоминая, что с ним случалось в Поднебесной.

— Эта страна живет и дышит традициями, многим из которых не один десяток веков, — произнес он. — Когда-то это помогало, теперь же стала очевидна архаичность подобной организации государства. Но традиции в Китае сильнее здравого смысла. Они там настолько крепки, что даже нынешняя правящая династия, отнюдь не китайская, во многом придерживается их. Попутно, конечно, добавив свои.

— По сути, маньчжуры — самые обыкновенные захватчики? — скорее утвердительно заявил, нежели спросил мистер Кинзи. Ему наконец удалось достать часы, и он, щелкнув крышкой, взглянул на циферблат.

— Разумеется, — вновь кивнул Филдинг. — Причем довольно деспотичные. Взять, например, их приказ коренному населению носить маньчжурскую одежду и прически. Всех, кто не побрил лоб, схватили и насильно привели в «надлежащий вид» после сурового наказания. Император-маньчжур живет во дворце, выстроенном для китайских владык, именуется Сыном Неба. Он проводит большую часть жизни внутри стен своей крепости, куда постороннему не попасть — отсюда и название: Запретный город. Простым смертным в Пекине не дозволяется даже смотреть на башни и ворота этого места. А в те редкие случаи, когда их правитель выезжает за пределы дворца — на молитву в отдаленный храм или на охоту, — в столице случается настоящая катавасия. Стража гонит народ прочь с дороги, теснит куда подальше. Следом бегут уборщики, сметают весь мусор, сносят торговые стойки и даже целые лавки могут разломать, лишь бы очистить доступное взору владыки пространство. Улицы, по которым проляжет путь Дракона, посыпают желтым песком, а выходы в прилегающие переулки завешивают полотнищами ткани. Смотреть на властелина строжайше запрещено. Однако, джентльмены, отмечу, что азиаты — страстные любители зрелищ! Если им приспичит на что-либо поглазеть, даже смертной казнью не напугаешь!

— Что верно, то верно! — сдержанно хохотнул Траутман и тут же закашлялся. — Помню, случилось нам высадиться в устье возле одной деревушки… Впрочем, прошу прощения, как-нибудь потом расскажу… Продолжайте, сэр!

Лорд Филдинг иронично склонил голову, словно повинуясь привыкшему отдавать команды и распоряжения полковнику, и продолжил:

— И вот за этими своеобразными кулисами толпятся желающие взглянуть сквозь щелочку на процессию. Надо отметить, есть на что посмотреть! Императора несут в паланкине, а вокруг целое войско: стража, знаменосцы, евнухи всевозможных рангов и должностей, несколько смен носильщиков — это оживляет улицы, откуда выгнали всех прочих. В общем, для горожан каждый редкий выезд их правителя — одновременно и напасть, и зрелище, пускай и запретное.

— В самом дворце, надо полагать, жизнь не сахар, с такими-то порядками? — Мистер Кинзи поднес часы к глазам, пытаясь разобрать показания стрелок.

— Не знаю, насколько комфортно живется многочисленным обитателям Запретного города, а вот должность посла в Пекине приятной не назовешь. Попасть на прием — задача не из легких. Мы привыкли мыслить категориями «день», «час», «минута», а туземцы — «не сегодня», «потом», «как-нибудь в другой раз» и подобными недопустимыми для правительства мало-мальски цивилизованной страны недомолвками. Ждать аудиенции приходится неделями или даже месяцами. Но, джентльмены, вы подумайте, чего именно ожидает несчастный посол! Явиться во дворец при шпаге не дозволяется. Да что там, даже в очках нельзя предстать перед взором их повелителя. Общение с императором происходит только на коленях. Исключений нет ни для кого, даже для членов его семьи, — изволь почтительно замереть в требуемом положении. Девять раз поклонись, да так, чтобы коснуться лбом пола — за этим следит один из евнухов. Сколько простоишь на коленях, неизвестно. Могут заставить кланяться и пустому трону, если императора нет, а принимает его сводный брат. Китайцы, дабы уберечь ноги, додумались обматывать колени ватой, ведь под халатом не видно. Мы, иностранцы, долго страдали, пока не догадались подкупить того самого евнуха-наблюдателя. Он начал выдавать нам маленькие подушки, и приемы стали менее болезненны…

Помолчав, Филдинг усмехнулся и добавил:

— По крайней мере, для тела. Душа продолжала страдать и протестовать. Но выхода нет никакого. Русские пробовали противиться этому варварству… Их первого посла пытались заставить бить поклоны ламаистскому храму, дабы он таким образом попрактиковался в заведенных при дворе приветствиях. Дворянин не пошел против веры и принципов и был в два счета выдворен из Пекина. Годы спустя нового посла допустили все же во дворец, но подарки и грамоты от него не приняли — ибо он так же отказался кланяться. Наши дипломаты оказались сговорчивей… Лорд Маккартни выполнил все условия туземцев, чем привел их в расположение. Ему удалось даже побеседовать с императором. С тех пор создан прецедент, и китайцы каждому вновь прибывшему европейскому дипломату напоминают об усердии лорда и ставят его в пример.

— Мы имеем все основания считать нашу дипломатию лучшей! — торжественным тоном, будто это он сам на благо Британии отстоял на коленях перед восточным деспотом, заключил Кинзи. — Как я понимаю, ни одной европейской державе такого успеха развить не удалось?

Лорд Филдинг дернул длинным носом и саркастично усмехнулся:

— Думаю, лучшей иллюстрацией достигнутого нами «успеха» послужит ответ императора на предложение королем Георгом торгового и политического союзничества. Сын Неба был весьма краток и заявил следующее: «Нам никто не нужен. Забирайте свои подарки и возвращайтесь к себе!»

— Вот в этом вся их суть, — угрюмо произнес военный. — Переговоры с ними вести всегда было нецелесообразно, что в прошлом столетии, что в нынешнем. Пустая трата времени и сил.

— И тем не менее ее величество королева Виктория приняла окончательное решение, — продолжил лорд Филдинг. — «Следует научить их уважать свободную торговлю. И я хочу быть убеждена, что именно Британия сделает это. Тот, кто заполучит Китай, будет владеть всем Востоком» — таковы ее слова, с которыми невозможно не согласиться. Этот рынок и эти ресурсы мы упустить не имеем права. С севера на китайцев напирают русские, с востока нацелились американцы. Так что в самое ближайшее время следует готовиться к всестороннему развитию отношений с Китаем.

Полковник Траутман покачал головой:

— Если под этими словами имеется в виду высадка войск на материк, то буду пессимистичен. Взять под контроль острова мы сумеем, однако на континенте шансы у нас невелики.

Толстяк Кинзи шмыгнул носом-пуговкой и удивленно вытаращился на собеседника:

— Неужели их армия и флот так внушительны, что британской короне с ними не совладать?!

Полковник потряс в воздухе ладонью, будто стряхивая с нее невидимые капли.

— Их флот — полная чепуха! Утлые лодчонки под командой неумелых мореходов! Мы легко сможем разбить их в любом месте! Однако следует помнить — мы высаживаемся в страну, населенную таким сбродом и так густо, что запросто увязнем там, едва сойдем на берег. Пусть их армия непригодна для войны, но ведь придется иметь дело чуть ли не со всем населением, весьма враждебным к чужакам. А это, если я не ошибаюсь, четыреста миллионов человек.

— Намного больше, чем индусов, — подтвердил лорд Филдинг. — Миллионов на пятьдесят, по самым приблизительным подсчетам. Вы знаете, с какими трудностями столкнулась Британская торговая компания в этих землях. Наши предложения туземцев  не заинтересовали, а вот их продукция, наоборот, оказалась весьма востребованной в Европе. Но отступить мы не имели права. Джентльмены, ни для кого из вас не секрет, что для такого огромного рынка нами был найден превосходный товар, с помощью которого мы с легкостью потеснили итальянцев и русских с их стеклом и мехами. Наконец-то положительный торговый баланс с Китаем достигнут и твердо удерживается. Ост-Индская компания утратила монополию на продажу, и дела резко пошли вверх. Лишь за прошедший год было продано две тысячи тонн. Кроме того, теперь мы имеем возможность влиять на живую силу противника. А уж то, что китайцы нам отнюдь не друзья и никогда ими не станут, думаю, полковник подтвердит?

Сэмюэль Траутман лишь молча кивнул, как бы в ответ на очевидное.

— А что же сами туземцы? — Мистер Кинзи, казалось, обеспокоился положением дел. — Ведь такой оборот радовать их не может… Насколько серьезны чинимые ими препятствия?

— Весьма серьезны, смею вас заверить, — вздохнул Филдинг. — Прошлой весной мы потеряли свыше двадцати тысяч ящиков и сверх того около двух тысяч тюков. После блокирования китайскими войсками наших фракторий в Гуанчжоу и мы, и американцы были вынуждены сдать товар императорскому чрезвычайному уполномоченному. Восемь миллионов фунтов — и все это сброшено в воду!

— Этот чертов Линь Цзэсюй! — воскликнул полковник и его глаза вспыхнули гневом. — Вот уж кто попортил нам крови!

— Еще как! — резко клюнул носом воздух лорд Филдинг, словно из солидарности с военным на мгновение растеряв свое хладнокровие. — Уничтожил весь наш запас товара, а право на торговлю стал выдавать лишь тем, кто соглашался на подписку об отказе провозить контрабанду. Большинство предпринимателей решили продолжать коммерцию, не обращая внимания на указы чиновника. Весьма непростой человек, доложу вам, джентльмены, этот уполномоченный Линь! Мы не сразу оценили его непреклонность и решительность. Поначалу приняли его за очередного подхалима маньчжурской династии, проходимца, купившего должность, как большинство китайских чинуш. Жестокая ошибка! Он оказался ревностным слугой и пылким радетелем государства. К тому же, как мы разузнали, увлекается философией и является основателем одного из поэтических обществ… Ну скажите на милость, кто мог ожидать от человека, склонного к рифмованию и раздумьям об отвлеченных материях, таких решительных и жестких действий! К лету он оттеснил и блокировал наших представителей в Макао и не просто вставил палки в колеса своими запретами, а расколол всю налаженную систему торговли окончательно. У китайского императора от успехов его наместника взыграл боевой дух, и этот Сын Неба объявил о закрытости своей страны для коммерческой деятельности британцев. Нынешней зимой нашим кораблям пришлось покинуть Гуанчжоу. Только тогда в Лондоне наконец-то осознали всю серьезность положения дел и принялись готовить новую экспедицию. К концу марта или началу апреля корпус будет сформирован и выслан.

— Насколько я знаю, осознали они не до конца, — подал голос полковник. — Собираются силами четырех полков и двумя ротами артиллерии произвести впечатление на тамошнюю публику. Это у них получится, но ровно до тех пор, пока мы будем на воде. Капитан Линдсей еще несколько лет назад на своем корабле тайно обследовал ключевые порты: Фучжоу, Сямэнь, Нинбо и Шанхай. Взять их под контроль не составит особого труда. Но что дальше? Как можно рассчитывать обойтись тремя тысячами человек — не представляю… Император у них — крепкий орешек...

Траутман прижал кулак к губам, сдерживая кашель, — от волнения говорить дальше он не смог.

Мистер Кинзи в очередной раз посмотрел на часы и озабоченно обратился к собеседникам:

— Однако, время позднее, господа. Наш гость задерживается. Опасаюсь, не размыло ли дорогу, в такую-то непогоду…

— Ерунда! — фыркнул полковник. — Британский офицер обязан преодолевать любые препятствия, встань хоть сам дьявол на его пути. Впрочем, я слышал, этот ваш гость еще совсем молокосос, простите великодушно за грубость…

Едва вояка закончил раздраженную тираду — остальные отнеслись с пониманием к словам человека, чье здоровье подорвано тяжелыми условиями службы ее величеству — как раздался негромкий стук и в двери курительной комнаты шаркающей походкой вошел дряхлый дворецкий.

— А, старина Хоуп, вы весьма вовремя! — оживился Филдинг. — Распорядитесь насчет освещения, уже совсем стемнело, а мы с минуты на минуту ожидаем важного визитера.

Дворецкий склонил голову, словно раздумывая над услышанным, затем выпрямился по-военному и, важно шевеля седыми усами, доложил:

— Лампы принесут сейчас же, сэр.

И действительно, трое слуг возникли из-за спины старика и расставили керосиновые светильники. Комната озарилась теплой желтизной, проступили золотые узоры тяжелых портьер, матово заблестела отменная кожа кресел, стал виден густой ворс широкого ковра под ногами джентльменов. Облик мистера Кинзи принял сдобный и лоснящийся вид, под глазами лорда Филдинга обозначились темные полукружья, а на лице полковника Траутмана проявились еще сохранившиеся следы тропической экспедиции — не до конца сошедший загар сливался с болезненной желтизной кожи.

Дворецкий, убедившись, что освещения вполне достаточно, повернулся к дверям. Постоял минуту, будто размышляя над чем-то. Его внимательный взгляд из-под кустистых бровей уловил движение за неплотно прикрытыми створками, а крупное ухо, поросшее седым волосом, распознало негромкие голоса. Несмотря на возраст, Хоуп мог дать молодым сто очков вперед в наблюдательности и чутье. Старость изрядно подпортила его кости и суставы, но пощадила голову — та до сих пор ясно соображала, а зрению и слуху дворецкого могли позавидовать самые заядлые охотники графства.

Он повернулся, попытавшись сделать это по-военному браво, но слегка покачнулся. Удержав равновесие, принял торжественный вид и объявил:

— Сэр Генри Уинсли только что прибыл в замок и испрошает аудиенции!

Филдинг всплеснул руками:

— Боже мой, Уильям, молодой человек проделал такой путь и томится за дверями! Да еще и, как вы изволили выразиться, «испрошает»!

Одна из бровей лорда Филдинга иронично дрогнула. Однако дворецкий, не изменившись в лице, важно подтвердил:

— Именно так, сэр!

— Зовите его скорее, Хоуп! — заерзал пуще прежнего Кинзи и протянул руки к журнальному столику перед собой. — Ну наконец-то!

Дотянуться до стоявшей на полированном дереве плоской шкатулки ему не удалось. Тогда толстяк соскочил со своего места, сцапал ее, открыл, тут же захлопнул, сунул под мышку и запрыгнул обратно в кресло, явив необычайную для своей комплекции ловкость и резвость. Шкатулку он положил на свои круглые колени и принялся наглаживать украшенную орнаментом крышку.

Лорд Филдинг умело скрыл улыбку, наблюдая за суетой собеседника, а полковник Траутман недоуменно подвигал бровями, выражая свое отношение к штатским лицам.

Седой Хоуп набрал воздуху во впалую грудь и, придав лицу торжественное выражение, объявил надтреснутым старческим голосом:

— Сэр Генри Уинсли, капитан флота ее величества, по особому приглашению его лордства…

Неожиданно голос дворецкого осекся и рассыпался мелким кашлем.

— Оставьте, Уильямс, оставьте! — махнул рукой Филдинг и крикнул в сторону дверей: — Сэр Уинсли, входите же скорее, мы вас заждались!

В курительную быстрым шагом ворвался молодой человек в синем двубортном кителе с белыми лацканами и обшлагами, на которых виднелись разводы второпях оттертой грязи. Тщательно вымытые сапоги еще влажно блестели. На плечах визитера красовались эполеты с серебряным якорем, что говорило о небольшой выслуге лет. Лицо его было невозмутимо, глаза смотрели твердо, и лишь голос, зазвеневший чуть громче, чем положено, да румянец на бледных щеках выдавали волнение вошедшего:

— Джентльмены, приношу извинения за возникшую задержку! Дорогу развезло совершенно. В пяти милях от Мортлейка наш экипаж перевернулся, и остаток пути пришлось проделать пешком. Но британский офицер обязан преодолевать любые препятствия, встань на его пути хоть сам дьявол! И вот я здесь!

Последние слова капитан Уинсли произнес уже тише, с недоумением глядя на собравшихся в комнате — мистер Кинзи заливисто расхохотался, лорд Филдинг, улыбаясь одними глазами, сохранял невозмутимость на лице и поглядывал на полковника Траутмана, который в смущении принялся откашливаться в кулак и покачивать головой.

— И вы нас извините, Генри, — по-свойски обратился Филдинг к замершему неподалеку от дверей капитану. — Мы как раз обсуждали свойства военного человека перед вашим прибытием. Вы подтвердили и наши догадки, и правоту полковника Сэмюэля Траутмана. Вот он, кстати, перед вами.

Военные обменялись быстрыми прощупывающими взглядами и сухими кивками.

— Меня вы знаете достаточно давно, — посерьезнев, продолжил лорд. — А это, позвольте представить, мистер Джордж Кинзи, о котором вы наверняка слышали, а теперь имеете возможность познакомиться лично.

Толстяк приветственно улыбнулся. Шкатулку он не выпускал из рук и продолжал ее поглаживать, будто на коленях у него расположилась кошка.

— Прошу садиться, Генри, — Филдинг повел рукой в сторону свободного кресла, поставленного к камину ближе остальных. — Здесь вы наверняка согреетесь. Плед, виски?

— Благодарю вас, лорд Филдинг, я в порядке! — Капитал сел и знаком дал понять дворецкому, что ни в чем пока не нуждается.  

Тот чинно качнул подбородком и направился к выходу.

— Распорядиться подать чаю, сэр? — уже на пороге обернулся Хоуп и, по-старчески часто моргая, посмотрел на лорда.

Филдинг почесал нос и кивнул.

— Белый индийский, сэр? — угадывая настроение хозяина, спросил дворецкий

— Нет-нет, Уильямс, сегодня впору будет какой-нибудь китайский сорт. — Филдинг впервые за все время нахождения в курительной комнате улыбнулся, растянув узкие губы. — Позаботьтесь о молочном улуне для нас, и пусть принесут пуэр для полковника и капитана — военные люди любят сорта покрепче!

Траутман и Уинсли одновременно едва заметно кивнули в знак согласия.

Хоуп наморщил лоб, важно пошевелил усами, учтиво склонил седую голову и вышел, заметно подволакивая ногу.

— Сколько же ему лет? — поинтересовался Кинзи, глядя вслед дворецкому. — Помню его еще с тех пор, когда я был строен и носил кэмбриджский плащ!.. А он уже тогда был стариком!

— Наш Уильям действительно весьма почтенного возраста, — согласился Филдинг. — Их семейство служит Ордену не одно поколение. В частности, его внук — камердинер в Эшли, откуда мы все с нетерпением ждали сегодня нашего гостя и наконец дождались.

— Так точно, джентльмены. Энтони Хоуп — превосходный слуга, не имеющий нареканий! — отчеканил капитан Уинсли не без некоторой гордости за родное имение.

Румянец на его чуть удлиненном породистом лице медленно угасал, взгляд серых глаз стал внимателен и сосредоточен.

Сэр Филдинг откинулся на высокую спинку кресла, опустил кисти рук на острые колени и забарабанил по ним длинными пальцами. Встреча с молодым капитаном явно вызвала в нем возбуждение и азарт, как у охотника.

— Время действовать пришло, джентльмены. Оставим в стороне всю эту предварительную болтовню. Перейдем сразу к главному. Мистер Кинзи, вам слово!

Услышав слова Филдинга, толстяк оживился. Бережно лелея шкатулку, он взглянул первым делом на Траутмана и голосом, полным значимости, сказал:

— Наш дорогой полковник сомневался, достаточно ли хорошо понимают в Лондоне ситуацию с Китаем. Смею заверить — осознают превосходно. Именно потому наш Орден получает карт-бланш на…

Кинзи выдержал недолгую паузу, во время которой прикрыл глаза и пожевал губами, как бы подбирая слово по вкусу.

— На проведение, скажем так, некоторых особых мероприятий в Китае и прилегающих к нему территориях, — выдал наконец коротышка и весомо хлопнул по крышке шкатулки. — На начальном этапе основную работу проделывают морские силы ее величества, расчищая территориальные воды от сил туземцев. Флотилия из сорока кораблей уже готова к отправке из Индии. Эскадра адмирала Эллиота с экспедиционным корпусом займется блокировкой устьев рек и высадкой на архипелаги. Надеюсь, трудностей на этой стадии возникнуть не должно. Как считают господа военные?

В этот момент двери комнаты распахнулись и трое слуг под предводительством Уильяма Хоупа вошли с подносами в руках. Споро расставив по столикам чашки и чайники, они взглянули на дворецкого. Тот, окинув комнату взором полководца, удовлетворенно кивнул и преданно посмотрел на лорда Филдинга. Желая быстрее освободиться от помехи для разговора, хозяин изящным движением пальцев разрешил прислуге удалиться.

— Прошу, джентльмены! — сказал лорд Филдинг, едва створки дверей затворились. — Угощайтесь, и жду ваших мнений.

— Их так называемый флот — это всего лишь сборище рыболовецких шхун. Один британский корабль может пустить на дно как минимум десяток китайских, — заявил полковник, с удовольствием глотнув крепкого чая.

— Позвольте не согласиться, сэр! — неожиданно ответил Генри Уинсли и поставил свою чашку на блюдце.

Траутман кашлянул и с недоумением посмотрел на молодого капитана. Остальные джентльмены переглянулись и выжидающе замерли.

— Вы сомневаетесь в силе британского флота? — оправился от удивления полковник, но по его голосу было понятно: старый вояка возмущен до глубины души.

Генри Уинсли выпрямил спину и отчеканил:

— Сэр, если бы я хоть на миг сомневался в могуществе королевских сил, я не имел бы права носить офицерскую форму. Но мое убеждение таково — один британский корабль способен уничтожить весь китайский флот.

Полковник Траутман благосклонным кивком оценил ответ молодого офицера. Однако в разговор неожиданно вмешался лорд Филдинг:

— Джентльмены, я восхищен вашим патриотизмом и верой в победу. Однако позвольте кое-что пояснить. Китайцы — это народ, наделенный обостренным чувством справедливости. И они верят, что вся жизнь должна быть посвящена борьбе за достижение этой самой справедливости. А такая вера способна разрушить любой боевой корабль. Она готова противостоять всей нашей мощи, как военной, так и торговой.

Джентльмены внимательно слушали. Лорд воодушевленно продолжал:

— Мы уже испытали значительные трудности с реализацией товара — именно из-за убежденности туземцев в несправедливости британской коммерции. Позвольте вас ознакомить с депешей, отправленной в Запретный город ранее упоминавшимся императорским уполномоченным в Гуанчжоу. Больших трудов стоило нашей агентуре перехватить этот документ…

Филдинг протянул руку к столику. Ему, в отличие от Кинзи, не составило труда взять, не вставая с кресла, нужную вещь, а именно — листок бумаги. Развернув его, лорд откашлялся и, придав голосу нотки сарказма, зачитал:

— «От наместника Линь. В столицу, срочно! Небесная империя под ударом! Беспечное пользование опиумом становится серьезной угрозой. По моему мнению, наше бездействие губительно. Если сейчас же не принять мер, меньше чем за десяток лет случится истощение и падение династии Цин. Иностранцы могут завоевать нашу нацию, даже не используя силу». Вот такой крик китайской души. От себя добавлю — так бы и случилось, не вздумай этот Линь и ему подобные сорвать торговлю. Что скажете, джентльмены?

Филдинг обвел взглядом сидевших в креслах.

— Десяти лет у нас в распоряжении нет, — хмуро обронил полковник Траутман.

— Боюсь, мы не располагаем и половиной этого срока, — взял слово мистер Кинзи. — Русские, американцы, французы дышат нам в затылок. Следовательно, мы вынуждены форсировать события.

— Устроить славную заварушку внутри страны теми силами, что выделены правительством, — решительно невозможно! — весомо заключил Траутман и досадливо нахохлился, став похожим на обиженного индюка.

— Национально-освободительная борьба… — словно в раздумье произнес Генри Уинсли. — Нужно заставить забродить всю эту массу изнутри…

Кинзи кинул на него восхищенный взор и переглянулся с Филдингом.

— Совершенно верно, Генри, — сказал лорд, не скрывая довольной улыбки. — И миссию вложить закваску в самую сердцевину Китая наш Орден возлагает именно на вас.

Хотя капитану и удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но глаза его лихорадочно заблестели. Осознание важности предстоящих дел и его роли в них окрыляло молодого военного.

— Собственно, с высадкой нашей экспедиции и начинается второй этап мероприятия, — продолжил мистер Кинзи и щелкнул замком.

Приоткрыв шкатулку, он наклонил ее так, чтобы сидящим стало видно, что находится в середине. Серебристое свечение озарило внутреннюю сторону крышки и, подобно лунному свету, упало на лицо капитана Уинсли, сидевшего ближе всех к толстяку.

— Наша агентура активно — вопреки крайне неблагоприятым условиям — работает на материковом Китае с потенциальными лидерами будущего восстания, — с гордостью заявил лорд Филдинг, оторвав взгляд от содержимого шкатулки и переведя его на Уинсли. — Отмечено несколько перспективных кандидатур. От вас же, Генри, в дальнейшем зависит выбор конкретного предводителя и, соответственно, одного из предоставляемых Орденом артефактов. Остальные должны остаться при вас и затем быть возвращены в срок, который мы оговорим позже. Разумеется, я имею в виду фигурки, а не туземцев.

Собравшиеся рассмеялись. Полковник Траутман вновь закашлялся, и, когда его надсадное «кхах-кха-хах!» стихло, мистер Кинзи плотоядно облизнул губы и добавил:

— Самое сильное оружие китайцев — а это, как нам поведал знаток их жизни лорд Филдинг, чувство справедливости — надо обратить против них самих. Вернее, против захвативших их страну иноземцев — жестоких маньчжуров, поработивших свободолюбивый народ Поднебесной. Одно унижение национальной гордости чего стоит! Виданное ли дело, насильно впихивать людей в чуждые им одежды и обривать полголовы под страхом отрубания оной! В то время как технический прогресс и свобода торговли шествуют по земному шару рука об руку, правящая династия захватчиков держит Китай в мировой изоляции, заставляя народ страдать! Такое положение вещей недопустимо!

Увлекшись собственной речью, мистер Кинзи сунул шкатулку под мышку, чтобы освободить правую руку, которую он поэтически вознес к потолку. Его совиные глаза возмущенно моргнули несколько раз подряд. Казалось, толстяк воспринял угнетение коренного населения далекого Китая весьма близко к сердцу.

Однако воодушевление покинуло его довольно быстро. Опустив руку, Кинзи хлопнул себя по колену и деловито добавил:

— Следует преподать всему миру хороший урок. Иначе вслед за китайскими наглецами выстроится целая очередь из желающих показать кукиш британской короне. Примерное наказание вразумит остальных.

— Именно так, — подхватил лорд Филдинг. — Как гласит их пословица: «Убей петуха, чтобы испугать обезьяну!»

— Итак, Генри, вы лично доставите артефакты на место, — важно заявил Кинзи. — За вами и выбор подходящих фигур. Досье на лиц, кому будут оказаны доверие и честь возглавить борьбу против циньской династии, вам выдадут по прибытии. Рекомендуем прислушаться и к устным характеристикам нашей агентуры — сведения пополняются ежедневно. Артефакты вы заберете прямо сейчас у меня и с момента получения отвечаете за их сохранность.

Договорив, Кинзи вытянул вперед короткие руки. На пухлых ладонях лежала заветная шкатулка.

Уинсли легко вскочил с кресла и сделал пару шагов в сторону восседавшего рядом толстяка.

Передача прошла быстро и обыденно, без торжественных фраз и протоколов.

Капитан расстегнул ворот кителя, убрал шкатулку во внутренний карман и вернулся на место, как ни в чем не бывало. Словно возле его сердца не покоились в резном ящичке, размером чуть больше обычного портсигара, предметы, способные перевернуть мир.

Лорд Филдинг, оценив самообладание молодого и перспективного члена Ордена, коснулся пальцами лба. Будто вспомнив о чем-то, взглянул на полковника и осведомился:

— Какая-нибудь дополнительная информация об артефактах противника у нас появилась?

Траутман покачал головой:

— На след Дракона мы пока не напали. Тигр предположительно находится у одного из менял в Пекине, мы ищем выходы на него. На территории Китая могут храниться еще несколько фигурок. Вероятно, даже Цилинь. Хотя доподлинно мы не знаем. Что касается императорского дворца, внедрение туда на данный момент не представляется возможным. Остается силовой вариант.

— Третий этап мероприятия, — с энтузиазмом подхватил мистер Кинзи. — Взятие китайской столицы и непосредственно Запретного города. Подготовленные люди проникнут за стены с повстанцами или нашими войсками и проведут тщательнейшее расследование. Не исключено — могут «всплыть» артефакты, считающиеся утерянными. Вы знаете, такое случается, особенно в восточных деспотических государствах. Контроль Ордена за перемещением Предметов там осложнен.

— Как с артефактом монгольского завоевателя? — проявив осведомленность, вмешался в разговор капитан Уинсли. — Тот считался утраченным, пока не объявился в Московии три столетия назад, если не ошибаюсь.

— Вы совершенно правы, Генри, — благосклонно кивнул Филдинг. — Предмет Волк был захоронен вместе с великим ханом в секретном месте, которое Ордену отыскать не удавалось. Зато на него случайно наткнулось некое кочевое племя. Фигурка долгое время находилась в руках различных азиатских князьков, не сумевших использовать ее потенциал в полную силу, пока не попала к самому удачливому из них.

— Тому самому, кто стал первым русским царем, — вставил мистер Кинзи. — Подумать только, именно с Ивана и начались наши проблемы с Россией. Было серьезным упущением проглядеть стремительное усиление и разрастание территорий этой дикой страны.

— Хорошо, что его сватовство к королеве Елизавете осталось безрезультатным, — желчно усмехнулся лорд Филдинг. — Иначе не миновала бы бедную Англию участь стать одной из русских губерний.

Тень брезгливости пробежала по лицам собравшихся джентльменов.

— А Предмет Волк снова исчез после смерти обладателя. Прослеживается закономерность. У нас есть предположения, где он может находиться, и мы работаем над сбором более точной информации. Русским нельзя позволить заполучить эту вещь опять. Иначе мы будем иметь дело с империей, равных которой в истории не было.

Филдинг замолчал, задумчиво глядя на огонь.

В курительной комнате вновь воцарилась долгая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по окнам да легким потрескиванием, доносившимся из камина

Первым ее опять нарушил мистер Кинзи, живой характер которого требовал общения:

 — Нелегкие времена ожидают Британию, джентльмены. Противники весьма впечатляющие. Одна надежда — нашими инструментами мы по-прежнему в силах расколоть любую твердыню, как орех!

Для убедительности толстяк стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Удар вышел слабым и мягким. Полковник Траутман отметил это едва различимым хмыканьем.

— А что, Генри, насчет вашего наследника? — поспешно обратился Кинзи к капитану, желая переключить внимание на другого. — Мы слышали, ваша супруга родила на прошлой неделе славного мальчугана?

Капитан Уинсли зарделся и потянулся за чашкой.

— Так точно, сэр. Малыш родился в минувший вторник, — смущенно проронил он.

— Поздравляем! — оживился лорд Филдинг. — И какое же имя для него выбрано, позвольте полюбопытствовать?

Генри откашлялся и по-военному чеканно доложил:

— Артур, сэр. Артур Уинсли.

Филдинг одобрительно кивнул:

— Замечательное, звучное имя! Не сомневаемся, он будет достойным продолжателем дела своего отца и всего нашего Ордена!

— Надеюсь, он унаследует военную стезю. Ему есть с кого брать пример! — добавил полковник Траутман, в ходе разговора переменивший отношение к молодому капитану на уважительное и слегка покровительственное.

Румянец полыхнул на щеках Генри еще сильнее. Военный с благодарностью выслушивал поздравления и сожаления о том, что неотложные дела Ордена не позволяют молодому отцу побыть с супругой и первенцем подольше.

Через четверть часа вновь появился старина Хоуп и доложил о том, что сменный экипаж готов.

Капитан Уинсли поднялся из кресла, попрощался с собеседниками, вежливо отказался от предстоявшего ужина и энергичным шагом покинул курительную комнату.

— Славный офицер, — негромко сказал лорд Филдинг, когда двери за капитаном закрылись. — За его родом большое будущее, попомните мои слова, джентльмены.

— Отменный служака! — согласился простоватый полковник.

— Идеальный представитель Королевства и Ордена, — кивнул мистер Кинзи и потянулся к сигарному ящику.

Дождь снаружи забарабанил, казалось, с удвоенной силой, но сидевших в уютных креслах людей непогода не беспокоила. Чая и сигар было вдоволь. Впереди джентльменов ожидало угощение гостеприимного лорда. Вечерний вист, к сожалению, отменялся из-за нехватки одного из партнеров. Но члены Ордена понимали: неотложные дела белой цивилизации важнее карточных игр. Тем более, вскоре ожидались игрища столь масштабные, что несколькими партиями за зеленым сукном можно было и пренебречь.

 

***

(три месяца спустя)

 

Нестерпимое солнце застыло в зените. Ослепительный белый глаз взирал на распластанный под ним мир.

Колыхался в знойном мареве пыльный городок, притулившийся у подножия двух покрытых плотными зарослями холмов. Вбирали жар серые камни и черепичные крыши. Морщинилась поверхность широкой бухты, дробилась солнечными бликами, лениво набегала на камни и отступала. Каждый раз волны приносили новые свидетельства вчерашних событий. Груды расщепленного дерева — бывшие мачты, палубы и борта. Рваные полотнища плетенных из тростника парусов. Матерчатая обувь, острые соломенные шляпы, клочки одежды и куски человеческой плоти покрывали всю кромку берега. Между изуродованными телами уже начинали деловито сновать бурые крабы с задранными, словно в торжествующем жесте, клешнями. Чайки, еще встревоженные недавней канонадой, выписывали в воздухе круги, но наиболее смелые уже устремлялись вниз, падали на качавшихся в зеленой воде покойников и нетерпеливо расклевывали солоноватое мясо.

Жгучий солнечный свет стекал по хищным обводам кораблей, замерших у входа в бухту, заливал их палубы и пытался проникнуть через откинутые люки в сумрачные трюмы, выхватывая мелькавшие там закопченные лица и потные торсы. Вяло колыхались иноземные флаги — красный крест на сине-белом фоне. То и дело вспыхивали блики подзорных труб — с кораблей пристально наблюдали за берегом.

Население городка все еще таилось по домам, с содроганием вспоминая ужас вчерашнего дня. Сражение разыгралось ближе к закату. Десятки военных джонок устремились к возвышавшимся, будто скалы над гладью бухты, кораблям иноземцев. И началось страшное. Долгие вечерние часы казалось, что армия демонов с жутким треском колотила над морем орехи, а кто-то огромный, ростом выше священной горы, хлопал дверью величиной с полнеба, отчего в жилищах смертных все подпрыгивало и ходило ходуном. Вышедшая из-за холмов луна пролила обморочный свет на бурлящую воду — те, кто уцелел под орудийным огнем, покидали разбитые джонки и пытались вплавь добраться до берега. С кораблей по спасавшимся велась ружейная стрельба. Порой от темных бортов хлестали длинные яркие языки, и через миг над головами цеплявшихся за обломки лодок людей распускались пепельные в лунном свете облачка. Раздавался звук, будто рвалась ткань и ломались ветки, и волны вскипали от ударов шрапнели. К рассвету все закончилось и наступило затишье.

Эта неопределенность тяготила жителей больше всего. На берег никто не высадился, хотя еще ночью по бухте сновали шлюпки пришельцев, но, похоже, их задачей было лишь истребление несчастных моряков.

Корабли чужаков темными тушами застыли в сияющей воде. Те немногие смельчаки, что рискнули поутру пробраться к берегу, затруднялись разглядеть происходящее на палубах. Открытые пушечные порты издалека выглядели неопасными окошками на крутых бортах, жерл орудий и вовсе невозможно было разобрать.

К полудню любопытство пересилило страх. Держась на расстоянии от выброшенных на камни останков, толпа густела, росла. Пятна смуглых лиц сливались в бронзовое единство. Чиновники, торговцы, рыбаки, крестьяне, их жены и дети взирали на последствия прибытия чужаков. Взгляды метались между страшным урожаем минувшей битвы и грозными силуэтами замерших в бухте кораблей. Тягостное молчание царило у кромки — лишь резкие крики чаек да вкрадчивый шелест волн нарушали тишину.

Одуряющий зной мутным киселем переливался над сушей и водой, над живыми и мертвыми.

И вот тогда, неожиданно разорвав затянувшееся безмолвие, гулко ударило с ближайшего к берегу трехпалубного корабля. С неба раздался тяжелый рокочущий звук, ежесекундно нараставший, будто по гранитным плитам стремительно катился громадный чугунный шар. Многие из столпившихся у берега задрали головы — но ничего, кроме исступленного солнца, увидеть не могли. Через миг — бриз лишь начал стелить дым от борта корабля по воде и относить в сторону — земля содрогнулась под ногами жителей. За их спинами, там, где возвышалась пагода, жахнуло с такой силой, что куча народа повалилась на землю — схватившись за головы, корчась в пыли, разевая рты. Взметнулся огромный веер из кусков глины и черепицы. Клубы пыли, матовые в солнечном свете, всплыли над местом попадания, а следом повалил жирный черный дым, пополз во все стороны по переулкам.

Вслед за пристрелочным выстрелом с корабля грянул мощный залп — прерывисто ахнуло над водой, вспучилось белесым облаком, коротко загремело и засвистело, ломаясь эхом между холмами. Словно от ударов гигантского молота разлетелись хлипкие стены глиняных домов. Ужасающий грохот растолкнул воздух. Фигурки людей на набережной опрокинулись. Одни остались лежать, а другие побежали в разные стороны, прочь от моря, карабкаясь по уходящим к холмам улочкам.

И тут с верхних палуб сразу нескольких кораблей высунулись продолговатые морды орудий, выплюнули почти неразличимые в полуденном свете белые языки пламени. Через миг тут и там над обезумевшими от страха людьми начали появляться и раскатисто лопаться круглые комочки — поначалу довольно высоко, но со вторым залпом уже значительно ниже, почти над самыми головами в платках и широкополых шляпах. Каждый клубок, разорвавшийся в раскаленном воздухе, выкашивал десятки жертв, приминал людей, как грозовой шквал рисовые всходы. Кровь и ошметки плоти щедро летели на руины и пыльную землю. Визг и крики тонули в треске новых шрапнельных разрывов. Раненые — липко-красные, переломанные, с дико разинутыми глазами — судорожно цеплялись за камни и пытались ползти, но очередной дымный шар зарождался над ними и лупил стальным градом с беспощадной, нечеловеческой силой.

Дым, пыль и пепел завесили небо, скрыли палящее солнце...

 

…Адмирал Джордж Эллиот опустил подзорную трубу. Не складывая, передал ее одному из стоявших рядом офицеров и жестом велел свите покинуть мостик.

— Уинсли, — процедил адмирал, неотрывно глядя на задымленный берег. — А вас я попрошу остаться.

— Есть, сэр! — капитан Генри Уинсли, который на этот раз оказался облачен в красный мундир Королевской морской пехоты, замер на месте.

Около пяти долгих минут на мостике не было проронено ни слова.

Адмирал по-прежнему смотрел на разбитый артиллерией городок. Подбородок его тяжело выступал вперед, губы плотно смыкались, к их опущенным уголкам сбегали глубокие носогубные складки.

Стоя навытяжку, капитан пытался сохранить отрешенное выражение лица, но краем глаза внимательно следил за погруженным в созерцание последствий обстрела грозным командующим.

— Продолжаете считать это недопустимым, капитан? — наконец сухо произнес адмирал. — Бесчеловечным и варварским уничтожением?

— У них ведь не было даже крепости, сэр! — ответил Уинсли звенящим голосом. — Их подобие флота мы разбили. Но берег… Там были одни гражданские лица!

Адмирал усмехнулся.

— Вы можете поручиться, что дело обстояло именно так? — поинтересовался он тоном, не предполагавшим ответа.

Как и ожидалось, капитан промолчал.

— В таком случае, Генри, — неожиданно мягко сказал адмирал и повернул голову к младшему офицеру. — В таком случае напоминаю вам, что лишь Ордену решать, что на самом деле гуманно, а что — нет.

Капитан встретился взглядом с адмиралом, вздрогнул и вытянулся еще сильнее. Несмотря на дружелюбный тон, выражение лица Эллиота сохранялось крайне мрачным.

Тот продолжил, указывая пальцем на дымящие развалины:

— И если Орден посчитает необходимой высадку пехоты на остров с целью очистки его от туземцев — вы будете возглавлять эту операцию. Потому что она в интересах Ордена. А вы действуете в его же интересах, отвечая за сохранность Предметов. Вам все понятно, капитан Уинсли?

Глядя в разноцветные глаза адмирала Эллиота, капитан Генри Уинсли четко ответил:

— Так точно, сэр!

ГЛАВА 0

БЕСЕДА У КАМИНА

Замок Мортлейк, Англия. 1840 год

 

В курительной комнате царили полумрак и молчание.

За окном густели дождливые сумерки. Капли приглушенно стучали по стеклу и широкому карнизу, отбивая убаюкивающий ритм. Тихо потрескивал камин. Волны тепла расходились от него по всему залу, приводя в движение клубы застоявшегося табачного дыма.   

Лица трех расположившихся в глубоких кожаных креслах джентльменов были едва различимы. Силуэты их тоже скрадывались наступающей темнотой и внушительностью мебели. Но все-таки было возможно разобрать, что один из них долговяз — худые ноги в лакированных штиблетах он протянул к огню, а острые локти выступали в стороны, будто сидящий отстаивал свое право на место. Когда он затягивался сигарой, красноватый огонек освещал его длинный узкий нос и впалые щеки. Джентльмен справа являл собой полную противоположность первому — казалось, этот коротышка состоял из одних округлостей. Кресло было ему явно велико, и, если бы не щеточка аккуратных усов и не сигара в толстых пальцах, в темноте зала он легко сошел бы за разжиревшего мальчика, облаченного в охотничью куртку и клетчатые панталоны в обтяжку. Фигура третьего выделялась широкими плечами и крепко посаженной головой. Он расположился почти на самом краю сиденья, с ровной вытянутой спиной, будто в седле. Сигару он, в отличие от двух других, не держал пальцами, а зажимал зубами, напоминая грозную башню с нацеленной на неприятеля пушкой. Визитный фрак темно-серого цвета сидел на нем идеально, но явно стеснял своего обладателя, судя по всему, привыкшего к иной одежде.

Вот уже четверть часа троица предавалась курению с видом людей, занятых крайне важным делом, болтать во время которого — дурной тон. На кончиках сигар наросли серые столбики пепла, и могло показаться: джентльмены соревнуются, у кого он продержится дольше. Наконец коротышка парой аккуратных постукиваний о пепельницу стряхнул со своей сигары лишнее, повертел ее, любуясь оранжевым конусом тлеющего кончика, поерзал в кресле — ноги его в высоких ботинках из оленьей кожи не доставали до пола — и сокрушенно произнес:

— Да уж… Послал же Господь такую погодку…

Долговязый курильщик неопределенно хмыкнул, выпустив очередное облачко дыма. Зато третий, коренастый, живо отреагировал, по-прежнему не вынимая сигару изо рта:

— Как по мне, так нет ничего прекрасней, чем добрая английская непогода!

Коротышка по-детски поболтал в воздухе ногами и вкрадчиво спросил:

— Так понимаю, полковник Траутман, экспедиция на восток оставила в вашей душе неизгладимый след?

Тот, кого назвали полковником, наконец-то положил сигару в пепельницу.

— Не только в душе, мой друг, но и в теле! Ну скажите на милость, чем может досадить проливной дождь? Разве что грязь развезет на дороге, да намокнешь слегка. Против последнего есть надежное проверенное средство! — Траутман щелкнул по стоявшему на низком столике возле его кресла широкому стакану с виски. — А в проклятой Азии оно, к сожалению, не работает. И дожди там совершенно другие. А уж заразы столько, что европейцу остается лишь молиться, чтобы не подхватить всё разом… Эта чертова лихорадка до сих пор дает о себе знать. Подумать только, теперь не могу выкурить и половину сигары! И мне очень повезло, что я сижу сейчас в Мортлейке среди вас, господа, а не кормлю рыб где-нибудь у берегов Кантона. Дьявол бы побрал этот Китай!..

Полковник нахмурился, взялся было за сигару, но, с сожалением крякнув, затушил ее.

— Вижу, вы натерпелись изрядно, — сочувственно произнес коротышка.

— Китай действительно опасен для белого человека, мистер Кинзи, — вдруг отозвался третий из собравшихся, подтянув свои длинные ноги к креслу. — Пребывать там намного труднее, чем в Индии. И не только в климате дело. Это совершенно иной мир, отличный от всего, с чем мы сталкивались раньше.

— Очень интересно… И в чем же отличие? — Толстый Кинзи сложил короткие руки на объемном животе и совиным взглядом выпученных глаз уставился на военного в ожидании подтверждения слов долговязого. — Мне казалось, разница между тамошними землями невелика…

— Черта с два! — неожиданно для собеседников повысил голос Траутман. — Три года службы в Бенгалии дались мне легче, чем полгода болтанки вдоль южных берегов этой проклятой страны. Не знаю, как там в глубине материка — нам следует спросить лорда Филдинга, ведь он дважды бывал в их столице с дипломатической миссией.

Филдинг выдержал паузу, сосредоточенно водя ухоженными пальцами по граням толстостенной хрустальной пепельницы. Кинзи, не сводя с него глаз, нетерпеливо поерзал, скрипнув кожей кресла, а полковник поглядывал на нескладного штатского слегка снисходительно, как и полагалось военному человеку.

— Страна эта причудлива и огромна, — оставив наконец пепельницу в покое, задумчиво начал лорд Филдинг. — Поездка через нее мне запомнилась не меньше, чем нашему бравому Сэмюэлю рейд вдоль побережья. Нам крайне повезло, что туземные чиновники были довольно обходительны и почти без помех препроводили до самого императорского дворца. К русским миссиям они относились гораздо прохладнее. Надо сказать, всех без исключения иноземцев там принято считать дикарями и варварами, по нелепой случайности овладевшими технической стороной жизни. В благородстве души нам отказано полностью, мы для них — «заморские дьяволы», «длинноносые черти» и множество других определений. Между тем, одни лишь их ритуалы поклонения своему императору столь нелепы, с точки зрения просвещенного европейца, что даже мысли не возникает, кто же из нас на самом деле дикарь…

Закончив тираду, лорд Филдинг пожал костистыми плечами, как бы призывая собеседников присоединиться к его горькому недоумению.

Траутман кашлянул в кулак и глухо сказал:

— Это правда. Как есть дикари. Сколько стычек у нас ни случалось с ними, ясно одно — правила войны им неведомы. Вооружены черт знает как. Взаимодействия никакого, вместо солдат воюет крестьянский сброд. Разве что маньчжурские полки еще представляют угрозу. Но тактика у них осталась со времен кочевания. Действуют только наскоком и всей ордой разом! Не выйдет атака, так просто бросают оружие и бегут без оглядки. Но если уж случится им отсечь и одолеть какой наш отряд — тут пощады не жди. Вот что я вам скажу, господа: Бог бывает милосердным, а китайцы — никогда!

— Лорд Мельбурн^[1] утверждает, что до тех пор, пока война не объявлена, а происходят столкновения у пограничных территорий, мы не вправе требовать от китайцев соблюдения принятых норм, — тускло произнес Филдинг, поглаживая золоченую морду льва на пуговице своего фрака.

— Не знаю, не знаю… — проворчал полковник. — Дикари горазды на выдумки собственных правил, соблюдений которых они требуют от всех без исключения. И плевать им на звания и ранги. Сколько раз они разворачивали русские миссии, например! Не удивительно, что терпение Николая лопнуло и он приказал готовить войска.

— Мне довелось слышать, что туземная холодность к посланникам из Петербурга как раз объясняется тем, что были допущены нарушения неких правил. Верно ли это, сэр? — поинтересовался мистер Кинзи. — О китайских церемониях ходят самые невероятные слухи… Ведь вам приходилось испытывать их на себе?

Серебряная цепочка тускло мерцала под животом любознательного толстяка. Когда Кинзи попытался дотянуться до нее, чтобы выудить часы, то стал похож на откормленного кота, чешущего брюхо.

Лорд Филдинг несколько раз задумчиво кивнул, словно припоминая, что с ним случалось в Поднебесной.

— Эта страна живет и дышит традициями, многим из которых не один десяток веков, — произнес он. — Когда-то это помогало, теперь же стала очевидна архаичность подобной организации государства. Но традиции в Китае сильнее здравого смысла. Они там настолько крепки, что даже нынешняя правящая династия, отнюдь не китайская, во многом придерживается их. Попутно, конечно, добавив свои.

— По сути, маньчжуры — самые обыкновенные захватчики? — скорее утвердительно заявил, нежели спросил мистер Кинзи. Ему наконец удалось достать часы, и он, щелкнув крышкой, взглянул на циферблат.

— Разумеется, — вновь кивнул Филдинг. — Причем довольно деспотичные. Взять, например, их приказ коренному населению носить маньчжурскую одежду и прически. Всех, кто не побрил лоб, схватили и насильно привели в «надлежащий вид» после сурового наказания. Император-маньчжур живет во дворце, выстроенном для китайских владык, именуется Сыном Неба. Он проводит большую часть жизни внутри стен своей крепости, куда постороннему не попасть — отсюда и название: Запретный город. Простым смертным в Пекине не дозволяется даже смотреть на башни и ворота этого места. А в те редкие случаи, когда их правитель выезжает за пределы дворца — на молитву в отдаленный храм или на охоту, — в столице случается настоящая катавасия. Стража гонит народ прочь с дороги, теснит куда подальше. Следом бегут уборщики, сметают весь мусор, сносят торговые стойки и даже целые лавки могут разломать, лишь бы очистить доступное взору владыки пространство. Улицы, по которым проляжет путь Дракона, посыпают желтым песком, а выходы в прилегающие переулки завешивают полотнищами ткани. Смотреть на властелина строжайше запрещено. Однако, джентльмены, отмечу, что азиаты — страстные любители зрелищ! Если им приспичит на что-либо поглазеть, даже смертной казнью не напугаешь!

— Что верно, то верно! — сдержанно хохотнул Траутман и тут же закашлялся. — Помню, случилось нам высадиться в устье возле одной деревушки… Впрочем, прошу прощения, как-нибудь потом расскажу… Продолжайте, сэр!

Лорд Филдинг иронично склонил голову, словно повинуясь привыкшему отдавать команды и распоряжения полковнику, и продолжил:

— И вот за этими своеобразными кулисами толпятся желающие взглянуть сквозь щелочку на процессию. Надо отметить, есть на что посмотреть! Императора несут в паланкине, а вокруг целое войско: стража, знаменосцы, евнухи всевозможных рангов и должностей, несколько смен носильщиков — это оживляет улицы, откуда выгнали всех прочих. В общем, для горожан каждый редкий выезд их правителя — одновременно и напасть, и зрелище, пускай и запретное.

— В самом дворце, надо полагать, жизнь не сахар, с такими-то порядками? — Мистер Кинзи поднес часы к глазам, пытаясь разобрать показания стрелок.

— Не знаю, насколько комфортно живется многочисленным обитателям Запретного города, а вот должность посла в Пекине приятной не назовешь. Попасть на прием — задача не из легких. Мы привыкли мыслить категориями «день», «час», «минута», а туземцы — «не сегодня», «потом», «как-нибудь в другой раз» и подобными недопустимыми для правительства мало-мальски цивилизованной страны недомолвками. Ждать аудиенции приходится неделями или даже месяцами. Но, джентльмены, вы подумайте, чего именно ожидает несчастный посол! Явиться во дворец при шпаге не дозволяется. Да что там, даже в очках нельзя предстать перед взором их повелителя. Общение с императором происходит только на коленях. Исключений нет ни для кого, даже для членов его семьи, — изволь почтительно замереть в требуемом положении. Девять раз поклонись, да так, чтобы коснуться лбом пола — за этим следит один из евнухов. Сколько простоишь на коленях, неизвестно. Могут заставить кланяться и пустому трону, если императора нет, а принимает его сводный брат. Китайцы, дабы уберечь ноги, додумались обматывать колени ватой, ведь под халатом не видно. Мы, иностранцы, долго страдали, пока не догадались подкупить того самого евнуха-наблюдателя. Он начал выдавать нам маленькие подушки, и приемы стали менее болезненны…

Помолчав, Филдинг усмехнулся и добавил:

— По крайней мере, для тела. Душа продолжала страдать и протестовать. Но выхода нет никакого. Русские пробовали противиться этому варварству… Их первого посла пытались заставить бить поклоны ламаистскому храму, дабы он таким образом попрактиковался в заведенных при дворе приветствиях. Дворянин не пошел против веры и принципов и был в два счета выдворен из Пекина. Годы спустя нового посла допустили все же во дворец, но подарки и грамоты от него не приняли — ибо он так же отказался кланяться. Наши дипломаты оказались сговорчивей… Лорд Маккартни выполнил все условия туземцев, чем привел их в расположение. Ему удалось даже побеседовать с императором. С тех пор создан прецедент, и китайцы каждому вновь прибывшему европейскому дипломату напоминают об усердии лорда и ставят его в пример.

— Мы имеем все основания считать нашу дипломатию лучшей! — торжественным тоном, будто это он сам на благо Британии отстоял на коленях перед восточным деспотом, заключил Кинзи. — Как я понимаю, ни одной европейской державе такого успеха развить не удалось?

Лорд Филдинг дернул длинным носом и саркастично усмехнулся:

— Думаю, лучшей иллюстрацией достигнутого нами «успеха» послужит ответ императора на предложение королем Георгом торгового и политического союзничества. Сын Неба был весьма краток и заявил следующее: «Нам никто не нужен. Забирайте свои подарки и возвращайтесь к себе!»

— Вот в этом вся их суть, — угрюмо произнес военный. — Переговоры с ними вести всегда было нецелесообразно, что в прошлом столетии, что в нынешнем. Пустая трата времени и сил.

— И тем не менее ее величество королева Виктория приняла окончательное решение, — продолжил лорд Филдинг. — «Следует научить их уважать свободную торговлю. И я хочу быть убеждена, что именно Британия сделает это. Тот, кто заполучит Китай, будет владеть всем Востоком» — таковы ее слова, с которыми невозможно не согласиться. Этот рынок и эти ресурсы мы упустить не имеем права. С севера на китайцев напирают русские, с востока нацелились американцы. Так что в самое ближайшее время следует готовиться к всестороннему развитию отношений с Китаем.

Полковник Траутман покачал головой:

— Если под этими словами имеется в виду высадка войск на материк, то буду пессимистичен. Взять под контроль острова мы сумеем, однако на континенте шансы у нас невелики.

Толстяк Кинзи шмыгнул носом-пуговкой и удивленно вытаращился на собеседника:

— Неужели их армия и флот так внушительны, что британской короне с ними не совладать?!

Полковник потряс в воздухе ладонью, будто стряхивая с нее невидимые капли.

— Их флот — полная чепуха! Утлые лодчонки под командой неумелых мореходов! Мы легко сможем разбить их в любом месте! Однако следует помнить — мы высаживаемся в страну, населенную таким сбродом и так густо, что запросто увязнем там, едва сойдем на берег. Пусть их армия непригодна для войны, но ведь придется иметь дело чуть ли не со всем населением, весьма враждебным к чужакам. А это, если я не ошибаюсь, четыреста миллионов человек.

— Намного больше, чем индусов, — подтвердил лорд Филдинг. — Миллионов на пятьдесят, по самым приблизительным подсчетам. Вы знаете, с какими трудностями столкнулась Британская торговая компания в этих землях. Наши предложения туземцев  не заинтересовали, а вот их продукция, наоборот, оказалась весьма востребованной в Европе. Но отступить мы не имели права. Джентльмены, ни для кого из вас не секрет, что для такого огромного рынка нами был найден превосходный товар, с помощью которого мы с легкостью потеснили итальянцев и русских с их стеклом и мехами. Наконец-то положительный торговый баланс с Китаем достигнут и твердо удерживается. Ост-Индская компания утратила монополию на продажу, и дела резко пошли вверх. Лишь за прошедший год было продано две тысячи тонн. Кроме того, теперь мы имеем возможность влиять на живую силу противника. А уж то, что китайцы нам отнюдь не друзья и никогда ими не станут, думаю, полковник подтвердит?

Сэмюэль Траутман лишь молча кивнул, как бы в ответ на очевидное.

— А что же сами туземцы? — Мистер Кинзи, казалось, обеспокоился положением дел. — Ведь такой оборот радовать их не может… Насколько серьезны чинимые ими препятствия?

— Весьма серьезны, смею вас заверить, — вздохнул Филдинг. — Прошлой весной мы потеряли свыше двадцати тысяч ящиков и сверх того около двух тысяч тюков. После блокирования китайскими войсками наших фракторий в Гуанчжоу и мы, и американцы были вынуждены сдать товар императорскому чрезвычайному уполномоченному. Восемь миллионов фунтов — и все это сброшено в воду!

— Этот чертов Линь Цзэсюй! — воскликнул полковник и его глаза вспыхнули гневом. — Вот уж кто попортил нам крови!

— Еще как! — резко клюнул носом воздух лорд Филдинг, словно из солидарности с военным на мгновение растеряв свое хладнокровие. — Уничтожил весь наш запас товара, а право на торговлю стал выдавать лишь тем, кто соглашался на подписку об отказе провозить контрабанду. Большинство предпринимателей решили продолжать коммерцию, не обращая внимания на указы чиновника. Весьма непростой человек, доложу вам, джентльмены, этот уполномоченный Линь! Мы не сразу оценили его непреклонность и решительность. Поначалу приняли его за очередного подхалима маньчжурской династии, проходимца, купившего должность, как большинство китайских чинуш. Жестокая ошибка! Он оказался ревностным слугой и пылким радетелем государства. К тому же, как мы разузнали, увлекается философией и является основателем одного из поэтических обществ… Ну скажите на милость, кто мог ожидать от человека, склонного к рифмованию и раздумьям об отвлеченных материях, таких решительных и жестких действий! К лету он оттеснил и блокировал наших представителей в Макао и не просто вставил палки в колеса своими запретами, а расколол всю налаженную систему торговли окончательно. У китайского императора от успехов его наместника взыграл боевой дух, и этот Сын Неба объявил о закрытости своей страны для коммерческой деятельности британцев. Нынешней зимой нашим кораблям пришлось покинуть Гуанчжоу. Только тогда в Лондоне наконец-то осознали всю серьезность положения дел и принялись готовить новую экспедицию. К концу марта или началу апреля корпус будет сформирован и выслан.

— Насколько я знаю, осознали они не до конца, — подал голос полковник. — Собираются силами четырех полков и двумя ротами артиллерии произвести впечатление на тамошнюю публику. Это у них получится, но ровно до тех пор, пока мы будем на воде. Капитан Линдсей еще несколько лет назад на своем корабле тайно обследовал ключевые порты: Фучжоу, Сямэнь, Нинбо и Шанхай. Взять их под контроль не составит особого труда. Но что дальше? Как можно рассчитывать обойтись тремя тысячами человек — не представляю… Император у них — крепкий орешек...

Траутман прижал кулак к губам, сдерживая кашель, — от волнения говорить дальше он не смог.

Мистер Кинзи в очередной раз посмотрел на часы и озабоченно обратился к собеседникам:

— Однако, время позднее, господа. Наш гость задерживается. Опасаюсь, не размыло ли дорогу, в такую-то непогоду…

— Ерунда! — фыркнул полковник. — Британский офицер обязан преодолевать любые препятствия, встань хоть сам дьявол на его пути. Впрочем, я слышал, этот ваш гость еще совсем молокосос, простите великодушно за грубость…

Едва вояка закончил раздраженную тираду — остальные отнеслись с пониманием к словам человека, чье здоровье подорвано тяжелыми условиями службы ее величеству — как раздался негромкий стук и в двери курительной комнаты шаркающей походкой вошел дряхлый дворецкий.

— А, старина Хоуп, вы весьма вовремя! — оживился Филдинг. — Распорядитесь насчет освещения, уже совсем стемнело, а мы с минуты на минуту ожидаем важного визитера.

Дворецкий склонил голову, словно раздумывая над услышанным, затем выпрямился по-военному и, важно шевеля седыми усами, доложил:

— Лампы принесут сейчас же, сэр.

И действительно, трое слуг возникли из-за спины старика и расставили керосиновые светильники. Комната озарилась теплой желтизной, проступили золотые узоры тяжелых портьер, матово заблестела отменная кожа кресел, стал виден густой ворс широкого ковра под ногами джентльменов. Облик мистера Кинзи принял сдобный и лоснящийся вид, под глазами лорда Филдинга обозначились темные полукружья, а на лице полковника Траутмана проявились еще сохранившиеся следы тропической экспедиции — не до конца сошедший загар сливался с болезненной желтизной кожи.

Дворецкий, убедившись, что освещения вполне достаточно, повернулся к дверям. Постоял минуту, будто размышляя над чем-то. Его внимательный взгляд из-под кустистых бровей уловил движение за неплотно прикрытыми створками, а крупное ухо, поросшее седым волосом, распознало негромкие голоса. Несмотря на возраст, Хоуп мог дать молодым сто очков вперед в наблюдательности и чутье. Старость изрядно подпортила его кости и суставы, но пощадила голову — та до сих пор ясно соображала, а зрению и слуху дворецкого могли позавидовать самые заядлые охотники графства.

Он повернулся, попытавшись сделать это по-военному браво, но слегка покачнулся. Удержав равновесие, принял торжественный вид и объявил:

— Сэр Генри Уинсли только что прибыл в замок и испрошает аудиенции!

Филдинг всплеснул руками:

— Боже мой, Уильям, молодой человек проделал такой путь и томится за дверями! Да еще и, как вы изволили выразиться, «испрошает»!

Одна из бровей лорда Филдинга иронично дрогнула. Однако дворецкий, не изменившись в лице, важно подтвердил:

— Именно так, сэр!

— Зовите его скорее, Хоуп! — заерзал пуще прежнего Кинзи и протянул руки к журнальному столику перед собой. — Ну наконец-то!

Дотянуться до стоявшей на полированном дереве плоской шкатулки ему не удалось. Тогда толстяк соскочил со своего места, сцапал ее, открыл, тут же захлопнул, сунул под мышку и запрыгнул обратно в кресло, явив необычайную для своей комплекции ловкость и резвость. Шкатулку он положил на свои круглые колени и принялся наглаживать украшенную орнаментом крышку.

Лорд Филдинг умело скрыл улыбку, наблюдая за суетой собеседника, а полковник Траутман недоуменно подвигал бровями, выражая свое отношение к штатским лицам.

Седой Хоуп набрал воздуху во впалую грудь и, придав лицу торжественное выражение, объявил надтреснутым старческим голосом:

— Сэр Генри Уинсли, капитан флота ее величества, по особому приглашению его лордства…

Неожиданно голос дворецкого осекся и рассыпался мелким кашлем.

— Оставьте, Уильямс, оставьте! — махнул рукой Филдинг и крикнул в сторону дверей: — Сэр Уинсли, входите же скорее, мы вас заждались!

В курительную быстрым шагом ворвался молодой человек в синем двубортном кителе с белыми лацканами и обшлагами, на которых виднелись разводы второпях оттертой грязи. Тщательно вымытые сапоги еще влажно блестели. На плечах визитера красовались эполеты с серебряным якорем, что говорило о небольшой выслуге лет. Лицо его было невозмутимо, глаза смотрели твердо, и лишь голос, зазвеневший чуть громче, чем положено, да румянец на бледных щеках выдавали волнение вошедшего:

— Джентльмены, приношу извинения за возникшую задержку! Дорогу развезло совершенно. В пяти милях от Мортлейка наш экипаж перевернулся, и остаток пути пришлось проделать пешком. Но британский офицер обязан преодолевать любые препятствия, встань на его пути хоть сам дьявол! И вот я здесь!

Последние слова капитан Уинсли произнес уже тише, с недоумением глядя на собравшихся в комнате — мистер Кинзи заливисто расхохотался, лорд Филдинг, улыбаясь одними глазами, сохранял невозмутимость на лице и поглядывал на полковника Траутмана, который в смущении принялся откашливаться в кулак и покачивать головой.

— И вы нас извините, Генри, — по-свойски обратился Филдинг к замершему неподалеку от дверей капитану. — Мы как раз обсуждали свойства военного человека перед вашим прибытием. Вы подтвердили и наши догадки, и правоту полковника Сэмюэля Траутмана. Вот он, кстати, перед вами.

Военные обменялись быстрыми прощупывающими взглядами и сухими кивками.

— Меня вы знаете достаточно давно, — посерьезнев, продолжил лорд. — А это, позвольте представить, мистер Джордж Кинзи, о котором вы наверняка слышали, а теперь имеете возможность познакомиться лично.

Толстяк приветственно улыбнулся. Шкатулку он не выпускал из рук и продолжал ее поглаживать, будто на коленях у него расположилась кошка.

— Прошу садиться, Генри, — Филдинг повел рукой в сторону свободного кресла, поставленного к камину ближе остальных. — Здесь вы наверняка согреетесь. Плед, виски?

— Благодарю вас, лорд Филдинг, я в порядке! — Капитал сел и знаком дал понять дворецкому, что ни в чем пока не нуждается.  

Тот чинно качнул подбородком и направился к выходу.

— Распорядиться подать чаю, сэр? — уже на пороге обернулся Хоуп и, по-старчески часто моргая, посмотрел на лорда.

Филдинг почесал нос и кивнул.

— Белый индийский, сэр? — угадывая настроение хозяина, спросил дворецкий

— Нет-нет, Уильямс, сегодня впору будет какой-нибудь китайский сорт. — Филдинг впервые за все время нахождения в курительной комнате улыбнулся, растянув узкие губы. — Позаботьтесь о молочном улуне для нас, и пусть принесут пуэр для полковника и капитана — военные люди любят сорта покрепче!

Траутман и Уинсли одновременно едва заметно кивнули в знак согласия.

Хоуп наморщил лоб, важно пошевелил усами, учтиво склонил седую голову и вышел, заметно подволакивая ногу.

— Сколько же ему лет? — поинтересовался Кинзи, глядя вслед дворецкому. — Помню его еще с тех пор, когда я был строен и носил кэмбриджский плащ!.. А он уже тогда был стариком!

— Наш Уильям действительно весьма почтенного возраста, — согласился Филдинг. — Их семейство служит Ордену не одно поколение. В частности, его внук — камердинер в Эшли, откуда мы все с нетерпением ждали сегодня нашего гостя и наконец дождались.

— Так точно, джентльмены. Энтони Хоуп — превосходный слуга, не имеющий нареканий! — отчеканил капитан Уинсли не без некоторой гордости за родное имение.

Румянец на его чуть удлиненном породистом лице медленно угасал, взгляд серых глаз стал внимателен и сосредоточен.

Сэр Филдинг откинулся на высокую спинку кресла, опустил кисти рук на острые колени и забарабанил по ним длинными пальцами. Встреча с молодым капитаном явно вызвала в нем возбуждение и азарт, как у охотника.

— Время действовать пришло, джентльмены. Оставим в стороне всю эту предварительную болтовню. Перейдем сразу к главному. Мистер Кинзи, вам слово!

Услышав слова Филдинга, толстяк оживился. Бережно лелея шкатулку, он взглянул первым делом на Траутмана и голосом, полным значимости, сказал:

— Наш дорогой полковник сомневался, достаточно ли хорошо понимают в Лондоне ситуацию с Китаем. Смею заверить — осознают превосходно. Именно потому наш Орден получает карт-бланш на…

Кинзи выдержал недолгую паузу, во время которой прикрыл глаза и пожевал губами, как бы подбирая слово по вкусу.

— На проведение, скажем так, некоторых особых мероприятий в Китае и прилегающих к нему территориях, — выдал наконец коротышка и весомо хлопнул по крышке шкатулки. — На начальном этапе основную работу проделывают морские силы ее величества, расчищая территориальные воды от сил туземцев. Флотилия из сорока кораблей уже готова к отправке из Индии. Эскадра адмирала Эллиота с экспедиционным корпусом займется блокировкой устьев рек и высадкой на архипелаги. Надеюсь, трудностей на этой стадии возникнуть не должно. Как считают господа военные?

В этот момент двери комнаты распахнулись и трое слуг под предводительством Уильяма Хоупа вошли с подносами в руках. Споро расставив по столикам чашки и чайники, они взглянули на дворецкого. Тот, окинув комнату взором полководца, удовлетворенно кивнул и преданно посмотрел на лорда Филдинга. Желая быстрее освободиться от помехи для разговора, хозяин изящным движением пальцев разрешил прислуге удалиться.

— Прошу, джентльмены! — сказал лорд Филдинг, едва створки дверей затворились. — Угощайтесь, и жду ваших мнений.

— Их так называемый флот — это всего лишь сборище рыболовецких шхун. Один британский корабль может пустить на дно как минимум десяток китайских, — заявил полковник, с удовольствием глотнув крепкого чая.

— Позвольте не согласиться, сэр! — неожиданно ответил Генри Уинсли и поставил свою чашку на блюдце.

Траутман кашлянул и с недоумением посмотрел на молодого капитана. Остальные джентльмены переглянулись и выжидающе замерли.

— Вы сомневаетесь в силе британского флота? — оправился от удивления полковник, но по его голосу было понятно: старый вояка возмущен до глубины души.

Генри Уинсли выпрямил спину и отчеканил:

— Сэр, если бы я хоть на миг сомневался в могуществе королевских сил, я не имел бы права носить офицерскую форму. Но мое убеждение таково — один британский корабль способен уничтожить весь китайский флот.

Полковник Траутман благосклонным кивком оценил ответ молодого офицера. Однако в разговор неожиданно вмешался лорд Филдинг:

— Джентльмены, я восхищен вашим патриотизмом и верой в победу. Однако позвольте кое-что пояснить. Китайцы — это народ, наделенный обостренным чувством справедливости. И они верят, что вся жизнь должна быть посвящена борьбе за достижение этой самой справедливости. А такая вера способна разрушить любой боевой корабль. Она готова противостоять всей нашей мощи, как военной, так и торговой.

Джентльмены внимательно слушали. Лорд воодушевленно продолжал:

— Мы уже испытали значительные трудности с реализацией товара — именно из-за убежденности туземцев в несправедливости британской коммерции. Позвольте вас ознакомить с депешей, отправленной в Запретный город ранее упоминавшимся императорским уполномоченным в Гуанчжоу. Больших трудов стоило нашей агентуре перехватить этот документ…

Филдинг протянул руку к столику. Ему, в отличие от Кинзи, не составило труда взять, не вставая с кресла, нужную вещь, а именно — листок бумаги. Развернув его, лорд откашлялся и, придав голосу нотки сарказма, зачитал:

— «От наместника Линь. В столицу, срочно! Небесная империя под ударом! Беспечное пользование опиумом становится серьезной угрозой. По моему мнению, наше бездействие губительно. Если сейчас же не принять мер, меньше чем за десяток лет случится истощение и падение династии Цин. Иностранцы могут завоевать нашу нацию, даже не используя силу». Вот такой крик китайской души. От себя добавлю — так бы и случилось, не вздумай этот Линь и ему подобные сорвать торговлю. Что скажете, джентльмены?

Филдинг обвел взглядом сидевших в креслах.

— Десяти лет у нас в распоряжении нет, — хмуро обронил полковник Траутман.

— Боюсь, мы не располагаем и половиной этого срока, — взял слово мистер Кинзи. — Русские, американцы, французы дышат нам в затылок. Следовательно, мы вынуждены форсировать события.

— Устроить славную заварушку внутри страны теми силами, что выделены правительством, — решительно невозможно! — весомо заключил Траутман и досадливо нахохлился, став похожим на обиженного индюка.

— Национально-освободительная борьба… — словно в раздумье произнес Генри Уинсли. — Нужно заставить забродить всю эту массу изнутри…

Кинзи кинул на него восхищенный взор и переглянулся с Филдингом.

— Совершенно верно, Генри, — сказал лорд, не скрывая довольной улыбки. — И миссию вложить закваску в самую сердцевину Китая наш Орден возлагает именно на вас.

Хотя капитану и удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но глаза его лихорадочно заблестели. Осознание важности предстоящих дел и его роли в них окрыляло молодого военного.

— Собственно, с высадкой нашей экспедиции и начинается второй этап мероприятия, — продолжил мистер Кинзи и щелкнул замком.

Приоткрыв шкатулку, он наклонил ее так, чтобы сидящим стало видно, что находится в середине. Серебристое свечение озарило внутреннюю сторону крышки и, подобно лунному свету, упало на лицо капитана Уинсли, сидевшего ближе всех к толстяку.

— Наша агентура активно — вопреки крайне неблагоприятым условиям — работает на материковом Китае с потенциальными лидерами будущего восстания, — с гордостью заявил лорд Филдинг, оторвав взгляд от содержимого шкатулки и переведя его на Уинсли. — Отмечено несколько перспективных кандидатур. От вас же, Генри, в дальнейшем зависит выбор конкретного предводителя и, соответственно, одного из предоставляемых Орденом артефактов. Остальные должны остаться при вас и затем быть возвращены в срок, который мы оговорим позже. Разумеется, я имею в виду фигурки, а не туземцев.

Собравшиеся рассмеялись. Полковник Траутман вновь закашлялся, и, когда его надсадное «кхах-кха-хах!» стихло, мистер Кинзи плотоядно облизнул губы и добавил:

— Самое сильное оружие китайцев — а это, как нам поведал знаток их жизни лорд Филдинг, чувство справедливости — надо обратить против них самих. Вернее, против захвативших их страну иноземцев — жестоких маньчжуров, поработивших свободолюбивый народ Поднебесной. Одно унижение национальной гордости чего стоит! Виданное ли дело, насильно впихивать людей в чуждые им одежды и обривать полголовы под страхом отрубания оной! В то время как технический прогресс и свобода торговли шествуют по земному шару рука об руку, правящая династия захватчиков держит Китай в мировой изоляции, заставляя народ страдать! Такое положение вещей недопустимо!

Увлекшись собственной речью, мистер Кинзи сунул шкатулку под мышку, чтобы освободить правую руку, которую он поэтически вознес к потолку. Его совиные глаза возмущенно моргнули несколько раз подряд. Казалось, толстяк воспринял угнетение коренного населения далекого Китая весьма близко к сердцу.

Однако воодушевление покинуло его довольно быстро. Опустив руку, Кинзи хлопнул себя по колену и деловито добавил:

— Следует преподать всему миру хороший урок. Иначе вслед за китайскими наглецами выстроится целая очередь из желающих показать кукиш британской короне. Примерное наказание вразумит остальных.

— Именно так, — подхватил лорд Филдинг. — Как гласит их пословица: «Убей петуха, чтобы испугать обезьяну!»

— Итак, Генри, вы лично доставите артефакты на место, — важно заявил Кинзи. — За вами и выбор подходящих фигур. Досье на лиц, кому будут оказаны доверие и честь возглавить борьбу против циньской династии, вам выдадут по прибытии. Рекомендуем прислушаться и к устным характеристикам нашей агентуры — сведения пополняются ежедневно. Артефакты вы заберете прямо сейчас у меня и с момента получения отвечаете за их сохранность.

Договорив, Кинзи вытянул вперед короткие руки. На пухлых ладонях лежала заветная шкатулка.

Уинсли легко вскочил с кресла и сделал пару шагов в сторону восседавшего рядом толстяка.

Передача прошла быстро и обыденно, без торжественных фраз и протоколов.

Капитан расстегнул ворот кителя, убрал шкатулку во внутренний карман и вернулся на место, как ни в чем не бывало. Словно возле его сердца не покоились в резном ящичке, размером чуть больше обычного портсигара, предметы, способные перевернуть мир.

Лорд Филдинг, оценив самообладание молодого и перспективного члена Ордена, коснулся пальцами лба. Будто вспомнив о чем-то, взглянул на полковника и осведомился:

— Какая-нибудь дополнительная информация об артефактах противника у нас появилась?

Траутман покачал головой:

— На след Дракона мы пока не напали. Тигр предположительно находится у одного из менял в Пекине, мы ищем выходы на него. На территории Китая могут храниться еще несколько фигурок. Вероятно, даже Цилинь. Хотя доподлинно мы не знаем. Что касается императорского дворца, внедрение туда на данный момент не представляется возможным. Остается силовой вариант.

— Третий этап мероприятия, — с энтузиазмом подхватил мистер Кинзи. — Взятие китайской столицы и непосредственно Запретного города. Подготовленные люди проникнут за стены с повстанцами или нашими войсками и проведут тщательнейшее расследование. Не исключено — могут «всплыть» артефакты, считающиеся утерянными. Вы знаете, такое случается, особенно в восточных деспотических государствах. Контроль Ордена за перемещением Предметов там осложнен.

— Как с артефактом монгольского завоевателя? — проявив осведомленность, вмешался в разговор капитан Уинсли. — Тот считался утраченным, пока не объявился в Московии три столетия назад, если не ошибаюсь.

— Вы совершенно правы, Генри, — благосклонно кивнул Филдинг. — Предмет Волк был захоронен вместе с великим ханом в секретном месте, которое Ордену отыскать не удавалось. Зато на него случайно наткнулось некое кочевое племя. Фигурка долгое время находилась в руках различных азиатских князьков, не сумевших использовать ее потенциал в полную силу, пока не попала к самому удачливому из них.

— Тому самому, кто стал первым русским царем, — вставил мистер Кинзи. — Подумать только, именно с Ивана и начались наши проблемы с Россией. Было серьезным упущением проглядеть стремительное усиление и разрастание территорий этой дикой страны.

— Хорошо, что его сватовство к королеве Елизавете осталось безрезультатным, — желчно усмехнулся лорд Филдинг. — Иначе не миновала бы бедную Англию участь стать одной из русских губерний.

Тень брезгливости пробежала по лицам собравшихся джентльменов.

— А Предмет Волк снова исчез после смерти обладателя. Прослеживается закономерность. У нас есть предположения, где он может находиться, и мы работаем над сбором более точной информации. Русским нельзя позволить заполучить эту вещь опять. Иначе мы будем иметь дело с империей, равных которой в истории не было.

Филдинг замолчал, задумчиво глядя на огонь.

В курительной комнате вновь воцарилась долгая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по окнам да легким потрескиванием, доносившимся из камина

Первым ее опять нарушил мистер Кинзи, живой характер которого требовал общения:

 — Нелегкие времена ожидают Британию, джентльмены. Противники весьма впечатляющие. Одна надежда — нашими инструментами мы по-прежнему в силах расколоть любую твердыню, как орех!

Для убедительности толстяк стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Удар вышел слабым и мягким. Полковник Траутман отметил это едва различимым хмыканьем.

— А что, Генри, насчет вашего наследника? — поспешно обратился Кинзи к капитану, желая переключить внимание на другого. — Мы слышали, ваша супруга родила на прошлой неделе славного мальчугана?

Капитан Уинсли зарделся и потянулся за чашкой.

— Так точно, сэр. Малыш родился в минувший вторник, — смущенно проронил он.

— Поздравляем! — оживился лорд Филдинг. — И какое же имя для него выбрано, позвольте полюбопытствовать?

Генри откашлялся и по-военному чеканно доложил:

— Артур, сэр. Артур Уинсли.

Филдинг одобрительно кивнул:

— Замечательное, звучное имя! Не сомневаемся, он будет достойным продолжателем дела своего отца и всего нашего Ордена!

— Надеюсь, он унаследует военную стезю. Ему есть с кого брать пример! — добавил полковник Траутман, в ходе разговора переменивший отношение к молодому капитану на уважительное и слегка покровительственное.

Румянец полыхнул на щеках Генри еще сильнее. Военный с благодарностью выслушивал поздравления и сожаления о том, что неотложные дела Ордена не позволяют молодому отцу побыть с супругой и первенцем подольше.

Через четверть часа вновь появился старина Хоуп и доложил о том, что сменный экипаж готов.

Капитан Уинсли поднялся из кресла, попрощался с собеседниками, вежливо отказался от предстоявшего ужина и энергичным шагом покинул курительную комнату.

— Славный офицер, — негромко сказал лорд Филдинг, когда двери за капитаном закрылись. — За его родом большое будущее, попомните мои слова, джентльмены.

— Отменный служака! — согласился простоватый полковник.

— Идеальный представитель Королевства и Ордена, — кивнул мистер Кинзи и потянулся к сигарному ящику.

Дождь снаружи забарабанил, казалось, с удвоенной силой, но сидевших в уютных креслах людей непогода не беспокоила. Чая и сигар было вдоволь. Впереди джентльменов ожидало угощение гостеприимного лорда. Вечерний вист, к сожалению, отменялся из-за нехватки одного из партнеров. Но члены Ордена понимали: неотложные дела белой цивилизации важнее карточных игр. Тем более, вскоре ожидались игрища столь масштабные, что несколькими партиями за зеленым сукном можно было и пренебречь.

 

***

(три месяца спустя)

 

Нестерпимое солнце застыло в зените. Ослепительный белый глаз взирал на распластанный под ним мир.

Колыхался в знойном мареве пыльный городок, притулившийся у подножия двух покрытых плотными зарослями холмов. Вбирали жар серые камни и черепичные крыши. Морщинилась поверхность широкой бухты, дробилась солнечными бликами, лениво набегала на камни и отступала. Каждый раз волны приносили новые свидетельства вчерашних событий. Груды расщепленного дерева — бывшие мачты, палубы и борта. Рваные полотнища плетенных из тростника парусов. Матерчатая обувь, острые соломенные шляпы, клочки одежды и куски человеческой плоти покрывали всю кромку берега. Между изуродованными телами уже начинали деловито сновать бурые крабы с задранными, словно в торжествующем жесте, клешнями. Чайки, еще встревоженные недавней канонадой, выписывали в воздухе круги, но наиболее смелые уже устремлялись вниз, падали на качавшихся в зеленой воде покойников и нетерпеливо расклевывали солоноватое мясо.

Жгучий солнечный свет стекал по хищным обводам кораблей, замерших у входа в бухту, заливал их палубы и пытался проникнуть через откинутые люки в сумрачные трюмы, выхватывая мелькавшие там закопченные лица и потные торсы. Вяло колыхались иноземные флаги — красный крест на сине-белом фоне. То и дело вспыхивали блики подзорных труб — с кораблей пристально наблюдали за берегом.

Население городка все еще таилось по домам, с содроганием вспоминая ужас вчерашнего дня. Сражение разыгралось ближе к закату. Десятки военных джонок устремились к возвышавшимся, будто скалы над гладью бухты, кораблям иноземцев. И началось страшное. Долгие вечерние часы казалось, что армия демонов с жутким треском колотила над морем орехи, а кто-то огромный, ростом выше священной горы, хлопал дверью величиной с полнеба, отчего в жилищах смертных все подпрыгивало и ходило ходуном. Вышедшая из-за холмов луна пролила обморочный свет на бурлящую воду — те, кто уцелел под орудийным огнем, покидали разбитые джонки и пытались вплавь добраться до берега. С кораблей по спасавшимся велась ружейная стрельба. Порой от темных бортов хлестали длинные яркие языки, и через миг над головами цеплявшихся за обломки лодок людей распускались пепельные в лунном свете облачка. Раздавался звук, будто рвалась ткань и ломались ветки, и волны вскипали от ударов шрапнели. К рассвету все закончилось и наступило затишье.

Эта неопределенность тяготила жителей больше всего. На берег никто не высадился, хотя еще ночью по бухте сновали шлюпки пришельцев, но, похоже, их задачей было лишь истребление несчастных моряков.

Корабли чужаков темными тушами застыли в сияющей воде. Те немногие смельчаки, что рискнули поутру пробраться к берегу, затруднялись разглядеть происходящее на палубах. Открытые пушечные порты издалека выглядели неопасными окошками на крутых бортах, жерл орудий и вовсе невозможно было разобрать.

К полудню любопытство пересилило страх. Держась на расстоянии от выброшенных на камни останков, толпа густела, росла. Пятна смуглых лиц сливались в бронзовое единство. Чиновники, торговцы, рыбаки, крестьяне, их жены и дети взирали на последствия прибытия чужаков. Взгляды метались между страшным урожаем минувшей битвы и грозными силуэтами замерших в бухте кораблей. Тягостное молчание царило у кромки — лишь резкие крики чаек да вкрадчивый шелест волн нарушали тишину.

Одуряющий зной мутным киселем переливался над сушей и водой, над живыми и мертвыми.

И вот тогда, неожиданно разорвав затянувшееся безмолвие, гулко ударило с ближайшего к берегу трехпалубного корабля. С неба раздался тяжелый рокочущий звук, ежесекундно нараставший, будто по гранитным плитам стремительно катился громадный чугунный шар. Многие из столпившихся у берега задрали головы — но ничего, кроме исступленного солнца, увидеть не могли. Через миг — бриз лишь начал стелить дым от борта корабля по воде и относить в сторону — земля содрогнулась под ногами жителей. За их спинами, там, где возвышалась пагода, жахнуло с такой силой, что куча народа повалилась на землю — схватившись за головы, корчась в пыли, разевая рты. Взметнулся огромный веер из кусков глины и черепицы. Клубы пыли, матовые в солнечном свете, всплыли над местом попадания, а следом повалил жирный черный дым, пополз во все стороны по переулкам.

Вслед за пристрелочным выстрелом с корабля грянул мощный залп — прерывисто ахнуло над водой, вспучилось белесым облаком, коротко загремело и засвистело, ломаясь эхом между холмами. Словно от ударов гигантского молота разлетелись хлипкие стены глиняных домов. Ужасающий грохот растолкнул воздух. Фигурки людей на набережной опрокинулись. Одни остались лежать, а другие побежали в разные стороны, прочь от моря, карабкаясь по уходящим к холмам улочкам.

И тут с верхних палуб сразу нескольких кораблей высунулись продолговатые морды орудий, выплюнули почти неразличимые в полуденном свете белые языки пламени. Через миг тут и там над обезумевшими от страха людьми начали появляться и раскатисто лопаться круглые комочки — поначалу довольно высоко, но со вторым залпом уже значительно ниже, почти над самыми головами в платках и широкополых шляпах. Каждый клубок, разорвавшийся в раскаленном воздухе, выкашивал десятки жертв, приминал людей, как грозовой шквал рисовые всходы. Кровь и ошметки плоти щедро летели на руины и пыльную землю. Визг и крики тонули в треске новых шрапнельных разрывов. Раненые — липко-красные, переломанные, с дико разинутыми глазами — судорожно цеплялись за камни и пытались ползти, но очередной дымный шар зарождался над ними и лупил стальным градом с беспощадной, нечеловеческой силой.

Дым, пыль и пепел завесили небо, скрыли палящее солнце...

 

…Адмирал Джордж Эллиот опустил подзорную трубу. Не складывая, передал ее одному из стоявших рядом офицеров и жестом велел свите покинуть мостик.

— Уинсли, — процедил адмирал, неотрывно глядя на задымленный берег. — А вас я попрошу остаться.

— Есть, сэр! — капитан Генри Уинсли, который на этот раз оказался облачен в красный мундир Королевской морской пехоты, замер на месте.

Около пяти долгих минут на мостике не было проронено ни слова.

Адмирал по-прежнему смотрел на разбитый артиллерией городок. Подбородок его тяжело выступал вперед, губы плотно смыкались, к их опущенным уголкам сбегали глубокие носогубные складки.

Стоя навытяжку, капитан пытался сохранить отрешенное выражение лица, но краем глаза внимательно следил за погруженным в созерцание последствий обстрела грозным командующим.

— Продолжаете считать это недопустимым, капитан? — наконец сухо произнес адмирал. — Бесчеловечным и варварским уничтожением?

— У них ведь не было даже крепости, сэр! — ответил Уинсли звенящим голосом. — Их подобие флота мы разбили. Но берег… Там были одни гражданские лица!

Адмирал усмехнулся.

— Вы можете поручиться, что дело обстояло именно так? — поинтересовался он тоном, не предполагавшим ответа.

Как и ожидалось, капитан промолчал.

— В таком случае, Генри, — неожиданно мягко сказал адмирал и повернул голову к младшему офицеру. — В таком случае напоминаю вам, что лишь Ордену решать, что на самом деле гуманно, а что — нет.

Капитан встретился взглядом с адмиралом, вздрогнул и вытянулся еще сильнее. Несмотря на дружелюбный тон, выражение лица Эллиота сохранялось крайне мрачным.

Тот продолжил, указывая пальцем на дымящие развалины:

— И если Орден посчитает необходимой высадку пехоты на остров с целью очистки его от туземцев — вы будете возглавлять эту операцию. Потому что она в интересах Ордена. А вы действуете в его же интересах, отвечая за сохранность Предметов. Вам все понятно, капитан Уинсли?

Глядя в разноцветные глаза адмирала Эллиота, капитан Генри Уинсли четко ответил:

— Так точно, сэр!