 Шимун Врочек Книга перваяПоследний легатАвтор идеи
Легат, я получил приказ идти с когортой в Рим,
«Здесь будет цирк, – промолвил Ромул, - ПрологСмерть в ГерманииНачало I века нашей эры. Римская империя раскинулась от Британии до берегов Черного моря. Период расцвета и славы римского оружия. Германия — свежеиспеченная провинция, прошло всего четыре года с ее основания - служит ареной столкновения цивилизации и варварства. Германские племена, погрязшие в междоусобицах, вынуждены выяснять отношения не силой оружия, но в римских судах. В итоге чиновники жиреют, недовольство варваров растет. Порядка в провинции как не было, так и нет… Божественный Август, приемный сын Гая Юлия Цезаря, ставший вторым императором, делает Публия Квинтилия Вара наместником в Германии, чтобы тот навел в провинции порядок, как он уже проделал в Сирии и Иудее. Квинтилий Вар хвастливо утверждает, что разберется с варварами в два счета… Прошло два года. Провинция Германия, окрестности Ализона, 9 год н.э. – Давай! Смотреть – лучшее, на что Марк сейчас способен: он сидит в седле под углом к земле, пытаясь не сверзиться, что совсем не пристало бы декуриону Восемнадцатого Галльского; остальные всадники поставили коней вплотную к его Сомику, так что если декурион все-таки упадет – а он к этому близок, – то круп пегой лошади встретит его падение и, дай боги, остановит. Возможно, тогда всадники второй турмы обратят внимание на своего командира, потому что сейчас он точно не центр их внимания – всадники второй турмы уставились на то, как легионеры готовят пленного германца к распятию. Тук, тук! Удары молота звучат с оттяжкой; рябой легионер работает на совесть, молот поднимается и опускается, вгоняя квадратный гвоздь в запястье варвара. Тот скалит зубы и обзывает палачей – легионеров два десятка, с ними центурион – на своем лающем языке, от которого хочется прополоскать рот сначала водой, затем горячим вином с медом. В одном слове столько звуков, что они не помещаются; варвару приходится вдохнуть, прежде чем закончить ругательство. Марк против желания слушает: чего-то, чего-то и чего-то там – и заканчивается на «нен». Интересный язык, для выносливых и терпеливых людей. Сколько нужно сил, чтобы назвать кого-то дерьмом, – страшно представить. Точно, думает декурион и еще немного сползает влево. Всадники пристрастились к местному пиву, оно дешевое и почти не воняет мочой. «Почти» здесь важно, потому что вода, которую пьют легионеры, по большей части мочой воняет. Болота, думает Марк Скавр. А потом думает: зато вся Германия для нас теперь благоухает выпивкой. Молот взлетает и опускается. Тук, тук, тук – левая рука. Легионер промахивается и бьет по кисти варвара. Хруст кости. Все замирают в ожидании… Пауза. Германец смеется. Солдаты смотрят на него. Варвар показывает характер, а они это уважают. У каждой лошади есть характер, если не поймешь этого, всадником тебе не быть. Легионеров называют «мулы». Это справедливо. Стоит только увидеть, как они таскаются со своими рогатками. Ребята Марка считают себя лучше простых солдат – хотя бы потому, что выше ростом и ездят за пивом верхом. В некотором роде это подтверждает тезис философов о всеобщем неравенстве, заложенном еще до рождения человека. С варваром закончили, крест можно поднимать. Рыжий германец делает вдох – и выдает еще одно ругательство, длиннее первого на пару миль. Вся турма Марка разражается аплодисментами. – Браво! – Мужество они ценят. – Браво! «Мулы» раздраженно оглядываются; зрителям из второй турмы никто особо не рад. Странно. С легионеров градом льется пот – они распинают уже третьего или четвертого варвара за утро. И оно как бы уже не смешно. Здесь вам, Тифон побери, не театр! Гогочущие всадники достали бы кого угодно – делать им нечего, только смотреть, как другие работают. Турма в ожидании. Проводник из германцев должен вот-вот появиться, но это «вот-вот» никак не наступит. Когда веселье достигает пика, центурион «мулов» – лет сорока, седой и коренастый, резко поворачивается на пятках и идет к всадникам. – Девятнадцатый? – спрашивает он. За его спиной слышатся удары – завершающие. Тук, тук – прибивают ноги. Германец замолкает, ему не до риторических построений. Турма дружно поворачивается к Марку и наконец замечает, что командиру плохо. Угол его наклона почти достиг угла падения. Всадники в последний момент подхватывают командира, выравнивают угол. Марк вздыхает. Центурион «мулов» смотрит на происходящее с интересом, но ничего не говорит. Глаза у него желтовато-серые и веселые, в уголках – насмешливые морщины. – Восемнадцатый Верный, – хрипло отвечает Марк. – Вторая турма. А вы? – Семнадцатый Победоносный, вторая когорта, первая центурия. Неловкая пауза. Всадники заметно смущены. Центурион – большая шишка, оказывается. По старшинству он третий из центурионов Семнадцатого легиона. «Только с каких пор, интересно, крутые офицеры командуют отрядами палачей?» – думает Марк. Но спросить не успевает – накатывает новый приступ. Холодно. Декурион вцепляется в гриву Сомика, чтобы не упасть. – Что? – Центурион поднимает брови. Марк хрипит, но сказать ничего не может. Его трясет. Зубы стучат с такой силой, что тут не до разговоров. Тут как бы язык не откусить… – Вольно, – говорит седой центурион. – Что с ним? – Болотная лихорадка, – отвечает вместо Марка его заместитель, оптион. – Он уже года три мучается, еще с похода Тиберия. Марк благодарен оптиону, что хотя бы подробности тот опустил. – А еще у него бывает… – Оптион не успевает рассказать, что бывает, так как за спиной центуриона раздается крик. Пехотинец резко поворачивается. Всадники вытягивают шеи – Марк не видит того, что видят они, у него будто в глаза вставлены куски мутного кипрского стекла – все в искажении. Поэтому он слушает. Голоса звучат сквозь шерстяное одеяло, натянутое на голову. Далекие выкрики на вульгарной латыни. Всхрап лошади. Заместитель вдруг кричит: – Нет-нет! Он наш! И бьет пятками. Лошадь его срывается с места, миг – рука помощи исчезает, и декурион снова начинает крениться влево. Только там больше нет пегого, чтобы послужить подушкой. Марка снова начинает колотить. Зубы стучат так, что вот-вот разобьются. Проклятье! Тогда Марк поднимает руку, всовывает повод в рот и сжимает зубы. Кожа кислая и острая от конского пота. Декурион стискивает челюсти и молит богов, чтобы это поскорее закончилось. Через мгновение боги промывают уши, и приступ заканчивается. Как всегда после, вокруг – холод и мрамор. Марк выплевывает повод, открывает глаза: мраморно застывший туман над Тибериевой дорогой, выложенной неровным, выбитым булыжником (скоро осень, надо поправить), ряды крестов нависают над дорогой и уходят в молочно-белую даль. За пределами дороги ничего нет – только туман. Вершины деревьев вырастают из него… Прямо на булыжнике лежит крест с рыжим германцем. Варвар перестал ругаться, набирается сил. Остальные смертники ждут своей очереди – они лежат и сидят; руки привязаны к брусьям, которые станут перекладинами крестов. Рядом – часовой легионер, уставившийся туда же, куда и все. «Мулы» сгрудились и схватились за мечи, блеск клинков; всадники что-то кричат, центурион невозмутим. А виной всему – небольшой конь, ростом с Сомика, если отрубить тому ноги по колено. Полуконь вылез на дорогу. Он почти желтого цвета. Густая грива падает коню на глаза, пряди заплетены в косички, цветные ленточки свисают до мохнатых бабок – картинка, так что не сразу замечаешь, что на коне кто-то сидит. Человек. Худой, как жердь, с пучком светлых волос на затылке. Это, несомненно, германец. Ноги его почти касаются земли. «Ого, – думает Марк. – Какой верзила». Крик усиливается. Теперь орут и легионеры, и всадники. «Мулы» – понятно: новый германец равен одному кресту, трем гвоздям, двум веревкам, а также дополнительной работе. Оно им надо? Марк думает: не надо. Но можно понять и всадников: это проводник, которого они ждали, а «мулы» явно сбрендили и хотят его прикончить, как будто им мало варваров, что сидят сейчас на дороге и ждут. Декурион переводит взгляд на пленников и начинает смеяться. Пользуясь тем, что часовой отвлекся, один из варваров медленно поднимается на ноги, с усилием взваливает на плечи брус, затем ныряет в туман. «Ищи его теперь», – думает Марк и смеется. – Он с нами! – орут всадники и окружают полуконя. «Мулы» что-то кричат в ответ, но уже без злости: распинать никого не надо. Тут к «мулам», опустившим мечи, подбегает часовой и… Новая забота. Часовой огребает по шее, несколько человек, подхватив оружие, убегают в туман – в погоню за германцем. Интересно, догонят? Центурион, который все это время стоял рядом, поворачивается к Марку и говорит: – Раздолбаи. Декурион кивает. Тем временем всадники и «мулы» наконец разбираются, кто есть кто. Проводника ведут к Марку. Центурион смотрит на командира всадников, кивает: – Удачной охоты, – и возвращается к своим. Марк наблюдает, как он идет – привычным упругим шагом пехотинца. Калиги время от времени скрежещут – гвозди на подошвах сандалий набиты плотно, словно железный ковер. Марк видел, как один центурион перебегал мощеный двор, поскользнулся на своих гвоздях и упал. Задница Волчицы! Было смешно. Действительно было смешно. Старший центурион доходит до своих, ни разу не поскользнувшись. Марк даже чувствует некоторое разочарование. Звучит команда. «Мулы» складывают оружие и берутся за дело. Пока всадники сопровождают проводника к Марку, основание креста вставляют в приготовленную яму. Декурион смотрит. Крест медленно, рывками, поднимается. Кажется, иногда ему надо передохнуть, перевести дыхание, набрать побольше воздуха… «Мулы» давят плечами, хрипло кричат: «Еще! Еще! Еще!» Германцы равнодушно смотрят на сородича, взлетающего в небеса. Это убийцы и мятежники, осужденные на позорную смерть. А они ведут себя так, словно казнь их не касается. Придурки. Рыжий германец нависает над дорогой. Изрыгающий проклятья огненный сполох на белом фоне, среди влажной зелени и черного камня. Марк и проводник некоторое время разглядывают друг друга, затем декурион говорит: – Он убил римского солдата. – Да, я понимаю, – говорит проводник с акцентом. Глаза у него ярко-голубые, как у большинства германцев. Острые скулы, словно вытесанные топором; лицо в шрамах. Правая рука вместо кисти заканчивается культей. Он выглядит так, словно попал под нож боевой колесницы кельтов. Марк кивает: понятно. Проводник больше не может быть воином, зато стать предателем никакое увечье не помешает… – Меня зовут Тиуториг, – говорит варвар. От слабости у Марка кружится голова. – Как? …И тут рыжий германец начинает кричать. Он смотрит сверху на проводника, на всадников, едущих вереницей, на Марка, надевающего шлем, – и кричит. Тело германца с усилием поднимает свой вес, чтобы исторгнуть этот жуткий вопль. Глупо. Марк качает головой. Поберег бы силы. Худшей казни, чем распятие, даже трудно представить. Эта смерть медленная, мучительная и, главное, совершенно не героическая. Очень просто: распятый человек, чтобы вдохнуть, должен поднять свой вес – на мышцах рук и ребер. Скоро варвар устанет, уже через несколько часов он едва сможет дышать, но он сильный и упрямый, поэтому продлит агонию до упора. Его ребра будут болеть так, словно их размозжили кувалдой; с каждым вдохом боль будет становиться только сильнее… Это казнь на измор. Упрямый и сильный человек протянет несколько дней. Упрямый и тощий – на день больше. Но в итоге варвар сам себя задушит. Собственным весом, давящим на ребра. Через некоторое время в его легких скопится жидкость. При выдохе он будет пускать пузыри, которые запекутся на рассеченных губах. Стоит ткнуть такому человеку под ребра чем-нибудь острым, оттуда польется вода… При этом он будет умирать от жажды. Если к тому времени у германца останутся глаза, он уже не сможет их открыть – без смазки колесо не крутится, веки не поднимаются. Впрочем, вороны или еще кто сделают это быстрее. «Птицы, – думает Марк. – Страшнее птиц для распятого никого нет. Разве что…» «Верно», – думает он и толкает Сомика пятками. Когда декурион проезжает мимо столба, на изувеченные ноги варвара садятся комары. …есть еще насекомые. – Что он кричал? – спрашивает Марк у проводника, когда они отъезжают и крики германца стихают вдали. Варвар пожимает плечами с полным равнодушием: – Ерунду всякую. Не стоит внимания, господин… – А все-таки? – спрашивает Марк. Тиуториг улыбается. – Что вы все умрете. Умрете. Умрете. Мы всех вас убьем. – Проводник оглядывает всадников, насупленных и помрачневших. – Я же говорил, не обращайте внимания. Короткий привал. Всадники второй турмы наматывают головные повязки, надевают шлемы, затягивают узлы. У каждого всадника – кольчужная туника, у некоторых защитные наплечники, у Галлия в придачу – маника, «железная рука» из отдельных пластин, она идет от плеча до пальцев. Вторая турма готовится к бою. Галлий сжимает и разжимает пальцы; скрежет металла. Пулион, на полном серьезе: – Такой рукой только самого себя любить. Потому тебя и назвали: сильномогучий Геракл, победитель стоглавого змея… – Пошел ты, – бурчит Галлий. – Ты его с первой-то попытки всегда находишь? Всадники ржут. Пулион – штатный остряк второй турмы. Марк предпочитает руки без доспехов – так ловчее убивать. У него на перевязи спата, кавалерийский меч; костяная рукоять с выемками под пальцы. Спата почти в два раза длиннее пехотного гладия. Подходит оптион, спрашивает: снимать чехлы? Марк качает головой: нет. Зачем? В лесу синюю раскраску щитов видно издалека, обойдемся… Всадники проверяют, как ходит оружие в ножнах. Подкалывают друг друга. Проводник чуть в стороне, наблюдает. Проклятый варвар. Марку он не нравится: тип явно что-то скрывает, проклятые голубые глаза. Германцы – «гемы», как зовут их всадники, – умом не блещут, но очень хитры. Это особая хитрость – варварская, жестокая, бессмысленная, – и декуриону снова не нравится выражение лица их проводника. «Нельзя никому верить, – думает Марк, – особенно варварам». Жеребец декуриона, Сомик, мерно вышагивает по тропе. Похоже, ею часто пользуются: набито, натоптано. Отсыревшая листва и мох вокруг. Сосны. Скрип кожи седла убаюкивает. Марк едет сразу за проводником. Назойливый писк комаров. Декурион отмахивается – влажно, болота, вот комарье и жрет всех. Распятых – в том числе. «Надо будет на обратном пути переломать рыжему лодыжки», – думает Марк. Тело потеряет опору, придавит своим весом легкие – и варвар просто уснет. Рыжий заслужил быструю смерть… Комары невыносимы. Марк шлепает по щеке и раздраженно чешет подбородок: «Когда уже приедем?» Тропа монотонно тянется через лес, проводник негромко напевает под нос. От нечего делать Марк прислушивается. В песне какой-то своеобразный размеренный ритм. И хотя слова звучат совершенно по-варварски, даже хуже обычного, – мотив привязчивый. Декурион мог бы при желании его повторить. – Кандагариум? – спрашивает Марк наконец. – Что это? Военный лагерь? Кажется, вопрос декуриона немало забавляет варвара. Проводник ухмыляется, мелькают неровные зубы. – Рад, что тебе весело, – говорит Марк холодно. – Прости, господин. На самом деле это один город… далеко отсюда, – отвечает Тиуториг. – Далеко на юге. Тебе бы там понравилось, римлянин, – говорит он серьезно. – Там много варваров, которых можно убить. – Ты их тоже убивал? Варвар улыбается. – О да. Некоторых. Но там много осталось, не беспокойся. Марку чудится в словах гема издевка. Но лицо варвара совершенно невозмутимо. – Не бери в голову, друг, – говорит он. За поворотом тропы Марк видит под деревом рыжие шляпки грибов. Яркие, как пламя… В следующее мгновение Пулион на ходу соскакивает с лошади, бросается в атаку. Миг. Лезвие ножа. Грибы исчезают в седельной сумке. Пулион возвращается в седло, ухмыляясь так, словно переспал с царицей Египта – как минимум. – Придурок, – говорит Марк хрипло. Всадники смеются. Проводник хмыкает. – Все, – Марк оглядывает своих. – Теперь идем тихо. Гемы рядом. Шершавые стволы сосен медленно выплывают из тумана. Тропинка почти исчезла. Если бы не проводник, всадники бы давно потерялись: не видно ничего. Здесь туман еще гуще, чем возле дороги. Неделю назад гемы напали на четверых «мулов» Восемнадцатого легиона – тех послали за водой. У берега Визургия водовозов окружили и забили насмерть. Марк был там после: кровь и кишки размазаны по всей поляне. Ур-роды. По тревоге подняли две когорты: римскую – она окружила рощу – и вспомогательную, что приписана к Семнадцатому. Галлов отправил лично Луций Деметрий Целест – отличный легат, они ему молятся, семнадцатые. Всадники прочесали лес мелким гребнем. Никого не нашли, конечно… Гемы всегда исчезают как по волшебству. Это их лес. Найти, сказало начальство Марку. Начальников волшебство не волнует… Но два дня назад Марку наконец повезло. Один местный вывел его на проводника – германца по имени Тиу… как его там? Проводник пообещал сдать убийц «мулов». По его словам, это сделали свободные воины – таких сейчас много бродит по всей Германии. Может быть, думает Марк. С тех пор как споры между племенами разбирают римские судьи, а вооруженные стычки пресекаются легионерами, мало работы для таких бойцов. Вождям нет смысла держать большие дружины. Только вот на дорогах стало небезопасно: скучающие воины грабят путников. Декурион морщится: поскорей бы. Если только проводник не обманул… Копыта глухо стучат. Звуки искажаются туманом. В зависимости от места набора каждый легион обладает своим характером. Здешние легионы набраны у моря, большая часть «мулов» Восемнадцатого раньше ходила на кораблях, как рыбаки и матросы. Поэтому синие щиты. Семнадцатый Морской – это вообще изначально морская пехота. Отборные, прекрасно обученные солдаты… «Правда, кажется, кто-то перепутал болота с морем, – думает Марк, – иначе мы не оказались бы в Германии…» Тишина. Позади кто-то громко хмыкает. Марк резко поворачивается в седле. Пулион опускает глаза. Паршивый сукин сын! «Ничего, – думает Марк, – вот вернемся в лагерь, я тебе… Тьфу-тьфу-тьфу. – Декурион спохватывается, делает жест от сглаза. – Дай боги, вернемся. Не каркай». Убаюкивающий перестук копыт. Сосны, мох, еще сосны. Вдруг, когда уже кажется, что это будет длиться вечность, проводник поднимает руку… Германец поднимает руку. Марк не сразу соображает, что это значит, – и с опозданием показывает своим: стоп. Приехали. Туман плывет между соснами, как застывшее на холоде дыхание. Где-то вдалеке хрустнула ветка. Марк жестами приказывает своим: внимание. Мы на месте. Германец поворачивает голову, Марк показывает пальцами на глаза: иди проверь. Тиуториг мягко спрыгивает с лошади, ныряет в заросли – бесшумный, как большая кошка. Тишина. Всадники ждут. Кажется, проходит полдня, не меньше. Через некоторое время проводник возвращается. Лицо у гема поцарапано, на дне голубых глаз плещется нехорошее веселье. Похоже, он еще тот сукин сын. – Их там много, – говорит проводник одними губами. Показывает на пальцах: пять человек. Пять гемов. Марк кивает. Итак, поляна в лесу, костер. На поляне четверо – Марк зуб даст, что их должно быть больше: варвар показывал «пять человек», – но пятого пока не видно. Может быть, его действительно нет? Декурион оглядывает своих людей. Их восемь. Они опытные солдаты, не раз были в деле. Марку кажется, что лица всадников светятся изнутри холодным мраморным светом… Пора. Повинуясь его жестам, всадники расходятся веером. Отмашка. Пошли, пошли! И – тихо. На поляне вокруг костра сидят люди. Варвары. На огне кипит котелок, один из германцев помешивает варево оловянной ложкой. Декурион моргает. Нет, точно. На поясе у гема короткий кинжал в бронзовых ножнах… У Марка ненависть подступает к горлу: это пугио, кинжал римского легионера. Вперед! Удар пятками в брюхо – Сомик срывается с места. Пошли, пошли! Давай! Марк слышит треск справа – пегая лошадь оптиона в прыжке вылетает на поляну. Германцы вскакивают… Ржание лошадей. Крики. Общий переполох. Кто-то переворачивает котелок, из него выливается, пузырясь, горячее варево. Куски мяса падают в мокрую золу, дымятся… – Тиваз! – ревет германец. Дошло, надо же. Бей! Марк с оттяжкой опускает руку. Германец падает. В следующий миг тот гем, что стоял у костра, оказывается гораздо дальше, чем был. Ловкий: схватил копье (фрамея – вспоминает Марк варварское слово) и уже замахивается… Марк видит неровное серое острие. В следующее мгновение один из всадников сносит германцу голову спатой. Брызги крови… На поляне дымится костер. Пулион, присев на корточки, вылавливает из золы куски мяса, ругается, дует на обожженные пальцы. – Все? – спрашивает Марк. – Да вроде. – Оптион чешет щеку. Марк оглядывает мертвые тела – германцев сложили в ряд. Хорошо дрались, бродяги. Гемы вообще крутые – говорят, у самого принцепса личная охрана из двух тысяч германцев. Раз, два, три… четыре трупа. Все гемы здесь, кроме одного. Марк встает. Как заметил проводник, должен быть пятый. Но где он? Может быть, последний гем отошел в кусты? И теперь удирает со спущенными штанами… В кустах шум. Проклятье, а ведь действительно… Галлий кричит: – Командир, еще один уходит! Всадники бросаются в погоню. Пулион бежит с куском мяса в зубах, как собака. Последний гем не должен уйти. И все такое. Опять ожидание. Декурион морщится, сплевывает густым и вязким. Сомик косит на него выпуклым черным глазом, поводит ушами. Лошади не любят запах крови, а сейчас от Марка, прямо скажем… хм… м… несет. – Проводник где? – спрашивает он. Оглядывается… Проклятье. Стоит задуматься, как перед глазами мелькает оскаленное бородатое лицо. Декурион морщится. Не сейчас. Стоп, а где? Проводник пропал. Его нигде нет. – Искать! – Марк, он там, – появляется из-за кустов Пулион. – И гем тоже… Последний, пятый германец мертв – у него странно вывернута шея. Словно ее сломали. Над телом сидит на корточках проводник, Тиуториг. Он оглядывается на приближающегося Марка, выпрямляет спину, встает. В единственной руке мелькает что-то красное; декурион моргает. Показалось, нет? Всадники стоят мрачные. Галлий выступает вперед. – Я, значит, иду… А он тут сидит и жрет. Марк молчит. Так… про людоедов среди варваров он слышал. Но видеть как-то не доводилось. Декурион всегда считал, что это байки. – Сейчас я этого урода! – Галлий тянет меч из ножен. Проводник криво улыбается. При приближении всадника он оскаливается, в голубых глазах загорается огонек. Галлий делает шаг. Взмах мечом… В следующий момент всадник – Марк не понимает, как это случилось, – летит через голову. Падает на землю так, что от удара выбивается глухой звук: хэк! Меч Галлия отлетает в сторону. Короткое замешательство. В следующее мгновение всадники окружают проводника. Молча, сосредоточенно. Тот выпрямляется, оглядывает всех по очереди. Страха в нем нет, то есть – совсем. Это ненормально. Словно Тиу… – как его там? – это забавляет. Галлию помогают встать. Он выдыхает, с руганью хватает спату, идет на обидчика – с обнаженным клинком. Видимо, собирается страшно отомстить – порезать на куски и все такое. Болван. Некоторых жизнь ничему не учит. – Отставить! – командует Марк. – Я его!… – Стоять!! – Эхо крика спугивает птиц с дерева. – Но… – Галлий останавливается. Растерянно смотрит на командира. «Как же так?» – написано у него на роже. – Ты первый начал, – говорит Марк. – Так что все честно. Что до остального… – Декурион поворачивается к варвару: – Что там у тебя? Проводник делает невинное лицо. – Где, господин? – Покажи мне, – говорит Марк, кладет ладонь на рукоять спаты. – Иначе… Угроза заставляет проводника вздрогнуть. Он смотрит на Марка в упор – глаза ярко-голубые, жесткие, как конская упряжь. Декурион ждет. Ладонь на рукояти меча. Всадники тоже ждут. – Смотри, – уступает варвар наконец. Усмехается, разжимает ладонь… Марк смотрит. Потом говорит: – Твою мать. Придурок совсем. Мы же тебя чуть… Всадники хохочут. Тиуториг усмехается. На единственной ладони варвара лежит горстка малины. «Твою же мать, – думает Марк снова, – любитель ягод». Варвар подносит ладонь ко рту и собирает ягоды губами. Подмигивает декуриону. На губах у него красные потеки. – Куда ведет эта тропа? – В деревню, – отвечает проводник, словно это само собой разумеется. – Куда? – Декурион! Марк открывает глаза, едва не стонет от разочарования. Он уже забрался на жеребца – в седле уютно и спокойно, как дома. Сомик вздрагивает и переступает. Сейчас бы в лагерь, думает Марк, отоспаться как следует… Какое там, разве эти дадут? – Нашли? – Он поворачивается к всаднику. Пулион чешет затылок. Лицо растерянное. – Ну… как сказать. Там дальше по тропе хрень какая-то, командир… то есть там действительно деревня гемов. Этот, последний, туда и бежал. Но какая-то она странная… – То есть? – Э-э… – У всадника вдруг не хватает слов. – Ну… ты лучше сам посмотри. Марк сплевывает – желтым и горьким. Проклятый шлем давит на виски. Как я устал. Лечь бы сейчас на траву и закрыть глаза… – Показывай. – Декурион толкает Сомика пятками. Конь фыркает презрительно и идет высокомерным, обиженным шагом, высоко поднимая колени. Выражает недовольство. А мог бы и укусить – у жеребца характер. «Как вы меня задрали со своими характерами, – думает Марк, – одно слово: за-дра-ли». На первый взгляд кажется, что здесь все хорошо, только очень тихо. Слишком тихо. Марк оглядывается. Даже птиц не слыхать. Неровный, сбитый ногами мох. Декурион на мгновение свешивается с седла, смотрит – так и есть. Отпечаток подошвы с гвоздями. Здесь явно прошлись солдатские калиги. Легионеры. Что «мулы» делают в лесу? Мало им убитых водовозов? След подковы. Еще один. Как интересно. Он выпрямляется. Сомик тянется губами к веточке, декурион дергает повод. Не сейчас. Трогает бока жеребца пятками. Обычно деревни гемов по форме напоминают круг. В центре – длинный дом, там живет глава семьи с домочадцами, в другой половине – коровник. Вокруг дома построены маленькие дома – амбары, мастерские, загоны для скота, иногда кузня. Эта затерянная в лесу деревня мало отличается. Дом – довольно большой, на толстых сваях. Землянки вокруг. И всего один амбар – тоже на сваях, высоко, чтобы звери не добрались до припасов. Пространство вокруг большого дома расчищено, трава примята копытами. Коровы, понятно. Чвирк! Марк поднимает голову. На крыше амбара – коричневые с серым пятнышки. Воробьи. Их много. Чвирк-чвирк. Чвирк-чвирк. А вот и птицы… Всадники едут по деревне молча. Только проводник напевает под нос. Сейчас это раздражает. И еще этот звук… Возвращается Галлий. – Марк, там… – Всадник мнется, потом говорит: – Ты… в общем, ты должен это видеть. Судя по лицу всадника, видеть этого не стоит. Тела «мулов» сложены за длинным домом. Изрубленные, изуродованные. Тошнотворная вонь крови. Целый рой мух вьется над убитыми. Жужжание. «Вот откуда звук, который я слышал», понимает Марк. От нахлынувшей слабости подкашиваются ноги. Декурион превозмогает себя, идет. Между лопаток катятся холодные капли. – Это все? – спрашивает он. Тел около двух десятков. Много. Очень много. – Вот так как-то, – говорит Галлий невпопад. Воздух застревает где-то внизу, под ребрами, с сипением выходит из горла. С тех пор как Марк заразился в походе Тиберия, ему нет покоя. Болотная лихорадка постоянно возвращается. Легионный медик посоветовал пить барсучий жир. Можно – собачий, добавил он тогда. Отлично. Просто отлично. В скором будущем он будет выглядеть как скелет – бледный, худой, страшный. Но сейчас Марка тошнит не от слабости, а от увиденного. Здесь была бойня. Это тебе не два мертвых лесоруба – тут почти два десятка «мулов». На брови молодого паренька – с лицом таким юным и чистым, словно его только вчера записали в тироны, новобранцы, – сидит муха. В открытых глазах мертвеца мелькает движение ее лапок. Говорят, в глазах убитого можно увидеть лицо убийцы. Марк приседает на корточки. Проклятая муха перелетает чуть дальше, садится парнишке в уголок глаза. Лапки двигаются… Марк едва сдерживает тошноту. Декурион машет ладонью, сгоняя ее. Наклоняется. «Если бы мертвые могли говорить», – думает Марк. Когда римлянин при смерти, к нему приходят родные. И самый близкий из них, старший сын, будущий глава семьи, наклоняется к умирающему, чтобы принять в себя последний выдох. Так продолжается род. Этот пацан умер на чужбине, далеко от родной Италии. Или Греции? Кто его знает. На бледном, как пергамент, лбу, запеклась в бордово-черной крови темная прядь. И никто не принял его последний вздох. А где-то в зрачках паренька прячется крошечный убийца. Да что тут думать! Марк в сердцах дергает головой. Встает, выпрямляется. Кто это был? Ну и вопрос. Наверняка это был длинноволосый гем с перемазанными глиной волосами. Варвар. Все они здесь одинаковые. В этот момент Марк мечтает уничтожить их всех до единого. Всех. Выжечь к Плутону всю проклятую Германию. Словно за Рением – Ахероном! – находится подземный мир. Душно здесь. Марк поднимает руку, с усилием оттягивает шейный платок. Тот мокрый от пота. «Они не люди. Они звери». Великаны-людоеды. Декурион с сипением втягивает воздух сквозь зубы. – Как думаешь, кто их? – Гемы. – Галлий пожимает плечами. Мол, что тут думать? – Гемы. – Марк кивает. – А деревенские тогда куда делись? Галлий тяжело задумывается. Этот вопрос ему в голову не приходил. – Вот то-то. Всем – рассыпаться и проверить, – приказывает декурион. – Пискун и Габр, вы на страже. Всадники кивают, разбегаются в разные стороны. Коней оставляют часовым. Марк закусывает губу. Вокруг – мокрая, потоптанная десятками ног зелень. Взрытая трава и мох. Но убивали «мулов» не здесь. Марк огляделся. Ага, а где? – Новий! – окликнул он оптиона, заместителя. – Проверьте дом. Их убили быстро. Центуриона пригвоздили к стене первым же ударом, он даже не успел вынуть гладий, меч так и остался в ножнах. Марк видит костяное навершие рукояти, запачканное кровью. Центуриона прикололи мечами солдат к стене. Рукояти расплющены, словно по ним били, чтобы сильнее вогнать клинки в дерево. Это напоминает пародию на распятие. Вот что интересно: почему «гемы» не забрали мечи? Они всегда забирают оружие… Марк встает. Оптион подходит, наклоняется. – Посмотри на их одежду. Ткань какая, видишь? Марк сначала не понимает, к чему он клонит. Потом понимает – кто-кто, а заместитель разбирается в этом, он тот еще щеголь. Ткань дорогая, да. Ровный синий свет. Туники почти новые, краска отличная. Да и сшиты хорошо. – И что? – Это не обычные «мулы». – Оптион удивлен, что командир до сих пор этого не понимает. – Видишь? Это охрана какой-то шишки. Пулион появляется на крыльце дома, машет рукой. – Марк, сюда. Судя по всему, здесь был бой. Короткий, но жестокий. Занавеси, которыми разделяется пространство на отдельные закутки, почти все сорваны. Перегородки разбиты. На деревянном полу, посыпанном соломой, следы крови. Перевернутые лавки. Разбитые, изрубленные шкафы. И лишь в глубине дома стоит нетронутый деревянный стол. За столом… Декурион присвистывает. За столом сидит один человек. Марк протирает глаза. Нет, ему это не привиделось. Римлянин в белоснежной тоге. Словно он, м-мать, в родном Риме, на заседании сената… Тишина. Жужжание мух. В огромном доме римлянин – единственный обитатель. Перед ним на столешнице две чаши. Кувшин опрокинут, разлитое вино еще не засохло до конца… По крайней мере, римлянин умер не на трезвую голову. Марк протягивает руку и трогает человека за плечо. Тело поддается неожиданно легко, словно не успело еще закоченеть. Под ладонью – теплое. – Эй! – Марк отскакивает. Голова мотается вперед и откидывается. В первый момент человек даже кажется живым… Скульптурное лицо настоящего латинянина – резко очерченное, смуглое. Сквозь загорелую кожу еще отчетливее проступает смертельная бледность. Волосы темные, с вкраплениями седины. Глаза широко раскрыты, они серо-коричневые. «Странно, – думает Марк, – в первый момент они мне показались голубыми. В этих глазах тоже где-то спрятался крошечный убийца?» Некоторое время всадники молча переглядываются. Никто не знает, что сказать. А что тут скажешь? Судя по тому, как человек одет, в этот раз гемы замочили не простого водовоза… – Я его знаю, – говорит Пулион внезапно. – Вы будете смеяться… Это легат Семнадцатого. – Шутишь? – Марк поднимает брови. Декурион поводит головой, словно кольчуга натерла ему шею. Только этого сейчас не хватало. Мертвые «мулы», мертвый… Потом до него доходит. – Вот ведь задница какая, – говорит Марк. Мертвый римский легат. Это же почти объявление войны. Пока всадники исследуют деревню, декурион остается в доме. На полу возле ног легата лежит нож – Марк садится на корточки, поднимает. Нож обычный, из плохого железа. Видимо, это осталось от хозяев. Марк отпускает нож и замечает краем глаза необычный блеск. В пальцах мертвеца что-то зажато. Марку приходится приложить силу, чтобы расцепить их. Ага, попробуй. Пальцы мертвого легата стиснуты так, что фиг разогнешь. Словно от этой вещи зависела его жизнь… Декурион и сам не знает, зачем это делает. Он поднимается, кладет вещицу на ладонь. Это фигурка. Холодная. Даже очень холодная. Она изображает маленькую птичку. Короткий клюв, нахохлившаяся… Воробей? Снегирь? Марк наклоняет ладонь, свет играет на металле. Красиво. Надо передать эту вещицу его близким. Раз она была так важна… Внезапно в Марка словно ударяет молния. Он поднимает голову. Пятый гем. Деревня. Засада. «Вы все умрете!» Конечно! Выходит, проводник с самого начала вел всадников сюда, к деревне?! – А где Тиу… как его? – Кто? – На лице Галлия недоумение. – Проводник! – Марк оглядывается. Проводник знал про деревню. Он их специально сюда вел. Зачем? Зачем?! Тифон стоглавый, задница Плутона, чрево Юноны… Декурион выбегает из дома, едва не сбивая по пути Пулиона. Тот удивленно отшатывается, смотрит на командира. – Марк, ты чего?… Декурион не отвечает. Видит: полуконь стоит у привязи, уныло повесив морду. Все рассыпается на кусочки, как мозаика: повод намотан на столб, ленточки в длинной гриве, красные, синие, их шевелит ветер, грустная морда, седло – пустое… – Где он?! – кричит Марк. – Где?! Всадники бросаются на поиски. Марк почти рычит. Проводника нет. Только вдалеке, у кромки леса, качается ветка. Словно кто-то задел ее рукой, когда уходил. Кусочки мозаики медленно собираются в единое целое… «Вы все умрете, римляне. Мы всех вас убьем». Проводник исчез, словно его никогда и не было. 
РимПоследний легат
|
Шимун ВрочекКнига перваяПоследний легатАвтор идеи
Легат, я получил приказ идти с когортой в Рим,
«Здесь будет цирк, – промолвил Ромул, - ПрологСмерть в ГерманииНачало I века нашей эры. Римская империя раскинулась от Британии до берегов Черного моря. Период расцвета и славы римского оружия. Германия — свежеиспеченная провинция, прошло всего четыре года с ее основания - служит ареной столкновения цивилизации и варварства. Германские племена, погрязшие в междоусобицах, вынуждены выяснять отношения не силой оружия, но в римских судах. В итоге чиновники жиреют, недовольство варваров растет. Порядка в провинции как не было, так и нет… Божественный Август, приемный сын Гая Юлия Цезаря, ставший вторым императором, делает Публия Квинтилия Вара наместником в Германии, чтобы тот навел в провинции порядок, как он уже проделал в Сирии и Иудее. Квинтилий Вар хвастливо утверждает, что разберется с варварами в два счета… Прошло два года. Провинция Германия, окрестности Ализона, 9 год н.э. – Давай! Смотреть – лучшее, на что Марк сейчас способен: он сидит в седле под углом к земле, пытаясь не сверзиться, что совсем не пристало бы декуриону Восемнадцатого Галльского; остальные всадники поставили коней вплотную к его Сомику, так что если декурион все-таки упадет – а он к этому близок, – то круп пегой лошади встретит его падение и, дай боги, остановит. Возможно, тогда всадники второй турмы обратят внимание на своего командира, потому что сейчас он точно не центр их внимания – всадники второй турмы уставились на то, как легионеры готовят пленного германца к распятию. Тук, тук! Удары молота звучат с оттяжкой; рябой легионер работает на совесть, молот поднимается и опускается, вгоняя квадратный гвоздь в запястье варвара. Тот скалит зубы и обзывает палачей – легионеров два десятка, с ними центурион – на своем лающем языке, от которого хочется прополоскать рот сначала водой, затем горячим вином с медом. В одном слове столько звуков, что они не помещаются; варвару приходится вдохнуть, прежде чем закончить ругательство. Марк против желания слушает: чего-то, чего-то и чего-то там – и заканчивается на «нен». Интересный язык, для выносливых и терпеливых людей. Сколько нужно сил, чтобы назвать кого-то дерьмом, – страшно представить. Точно, думает декурион и еще немного сползает влево. Всадники пристрастились к местному пиву, оно дешевое и почти не воняет мочой. «Почти» здесь важно, потому что вода, которую пьют легионеры, по большей части мочой воняет. Болота, думает Марк Скавр. А потом думает: зато вся Германия для нас теперь благоухает выпивкой. Молот взлетает и опускается. Тук, тук, тук – левая рука. Легионер промахивается и бьет по кисти варвара. Хруст кости. Все замирают в ожидании… Пауза. Германец смеется. Солдаты смотрят на него. Варвар показывает характер, а они это уважают. У каждой лошади есть характер, если не поймешь этого, всадником тебе не быть. Легионеров называют «мулы». Это справедливо. Стоит только увидеть, как они таскаются со своими рогатками. Ребята Марка считают себя лучше простых солдат – хотя бы потому, что выше ростом и ездят за пивом верхом. В некотором роде это подтверждает тезис философов о всеобщем неравенстве, заложенном еще до рождения человека. С варваром закончили, крест можно поднимать. Рыжий германец делает вдох – и выдает еще одно ругательство, длиннее первого на пару миль. Вся турма Марка разражается аплодисментами. – Браво! – Мужество они ценят. – Браво! «Мулы» раздраженно оглядываются; зрителям из второй турмы никто особо не рад. Странно. С легионеров градом льется пот – они распинают уже третьего или четвертого варвара за утро. И оно как бы уже не смешно. Здесь вам, Тифон побери, не театр! Гогочущие всадники достали бы кого угодно – делать им нечего, только смотреть, как другие работают. Турма в ожидании. Проводник из германцев должен вот-вот появиться, но это «вот-вот» никак не наступит. Когда веселье достигает пика, центурион «мулов» – лет сорока, седой и коренастый, резко поворачивается на пятках и идет к всадникам. – Девятнадцатый? – спрашивает он. За его спиной слышатся удары – завершающие. Тук, тук – прибивают ноги. Германец замолкает, ему не до риторических построений. Турма дружно поворачивается к Марку и наконец замечает, что командиру плохо. Угол его наклона почти достиг угла падения. Всадники в последний момент подхватывают командира, выравнивают угол. Марк вздыхает. Центурион «мулов» смотрит на происходящее с интересом, но ничего не говорит. Глаза у него желтовато-серые и веселые, в уголках – насмешливые морщины. – Восемнадцатый Верный, – хрипло отвечает Марк. – Вторая турма. А вы? – Семнадцатый Победоносный, вторая когорта, первая центурия. Неловкая пауза. Всадники заметно смущены. Центурион – большая шишка, оказывается. По старшинству он третий из центурионов Семнадцатого легиона. «Только с каких пор, интересно, крутые офицеры командуют отрядами палачей?» – думает Марк. Но спросить не успевает – накатывает новый приступ. Холодно. Декурион вцепляется в гриву Сомика, чтобы не упасть. – Что? – Центурион поднимает брови. Марк хрипит, но сказать ничего не может. Его трясет. Зубы стучат с такой силой, что тут не до разговоров. Тут как бы язык не откусить… – Вольно, – говорит седой центурион. – Что с ним? – Болотная лихорадка, – отвечает вместо Марка его заместитель, оптион. – Он уже года три мучается, еще с похода Тиберия. Марк благодарен оптиону, что хотя бы подробности тот опустил. – А еще у него бывает… – Оптион не успевает рассказать, что бывает, так как за спиной центуриона раздается крик. Пехотинец резко поворачивается. Всадники вытягивают шеи – Марк не видит того, что видят они, у него будто в глаза вставлены куски мутного кипрского стекла – все в искажении. Поэтому он слушает. Голоса звучат сквозь шерстяное одеяло, натянутое на голову. Далекие выкрики на вульгарной латыни. Всхрап лошади. Заместитель вдруг кричит: – Нет-нет! Он наш! И бьет пятками. Лошадь его срывается с места, миг – рука помощи исчезает, и декурион снова начинает крениться влево. Только там больше нет пегого, чтобы послужить подушкой. Марка снова начинает колотить. Зубы стучат так, что вот-вот разобьются. Проклятье! Тогда Марк поднимает руку, всовывает повод в рот и сжимает зубы. Кожа кислая и острая от конского пота. Декурион стискивает челюсти и молит богов, чтобы это поскорее закончилось. Через мгновение боги промывают уши, и приступ заканчивается. Как всегда после, вокруг – холод и мрамор. Марк выплевывает повод, открывает глаза: мраморно застывший туман над Тибериевой дорогой, выложенной неровным, выбитым булыжником (скоро осень, надо поправить), ряды крестов нависают над дорогой и уходят в молочно-белую даль. За пределами дороги ничего нет – только туман. Вершины деревьев вырастают из него… Прямо на булыжнике лежит крест с рыжим германцем. Варвар перестал ругаться, набирается сил. Остальные смертники ждут своей очереди – они лежат и сидят; руки привязаны к брусьям, которые станут перекладинами крестов. Рядом – часовой легионер, уставившийся туда же, куда и все. «Мулы» сгрудились и схватились за мечи, блеск клинков; всадники что-то кричат, центурион невозмутим. А виной всему – небольшой конь, ростом с Сомика, если отрубить тому ноги по колено. Полуконь вылез на дорогу. Он почти желтого цвета. Густая грива падает коню на глаза, пряди заплетены в косички, цветные ленточки свисают до мохнатых бабок – картинка, так что не сразу замечаешь, что на коне кто-то сидит. Человек. Худой, как жердь, с пучком светлых волос на затылке. Это, несомненно, германец. Ноги его почти касаются земли. «Ого, – думает Марк. – Какой верзила». Крик усиливается. Теперь орут и легионеры, и всадники. «Мулы» – понятно: новый германец равен одному кресту, трем гвоздям, двум веревкам, а также дополнительной работе. Оно им надо? Марк думает: не надо. Но можно понять и всадников: это проводник, которого они ждали, а «мулы» явно сбрендили и хотят его прикончить, как будто им мало варваров, что сидят сейчас на дороге и ждут. Декурион переводит взгляд на пленников и начинает смеяться. Пользуясь тем, что часовой отвлекся, один из варваров медленно поднимается на ноги, с усилием взваливает на плечи брус, затем ныряет в туман. «Ищи его теперь», – думает Марк и смеется. – Он с нами! – орут всадники и окружают полуконя. «Мулы» что-то кричат в ответ, но уже без злости: распинать никого не надо. Тут к «мулам», опустившим мечи, подбегает часовой и… Новая забота. Часовой огребает по шее, несколько человек, подхватив оружие, убегают в туман – в погоню за германцем. Интересно, догонят? Центурион, который все это время стоял рядом, поворачивается к Марку и говорит: – Раздолбаи. Декурион кивает. Тем временем всадники и «мулы» наконец разбираются, кто есть кто. Проводника ведут к Марку. Центурион смотрит на командира всадников, кивает: – Удачной охоты, – и возвращается к своим. Марк наблюдает, как он идет – привычным упругим шагом пехотинца. Калиги время от времени скрежещут – гвозди на подошвах сандалий набиты плотно, словно железный ковер. Марк видел, как один центурион перебегал мощеный двор, поскользнулся на своих гвоздях и упал. Задница Волчицы! Было смешно. Действительно было смешно. Старший центурион доходит до своих, ни разу не поскользнувшись. Марк даже чувствует некоторое разочарование. Звучит команда. «Мулы» складывают оружие и берутся за дело. Пока всадники сопровождают проводника к Марку, основание креста вставляют в приготовленную яму. Декурион смотрит. Крест медленно, рывками, поднимается. Кажется, иногда ему надо передохнуть, перевести дыхание, набрать побольше воздуха… «Мулы» давят плечами, хрипло кричат: «Еще! Еще! Еще!» Германцы равнодушно смотрят на сородича, взлетающего в небеса. Это убийцы и мятежники, осужденные на позорную смерть. А они ведут себя так, словно казнь их не касается. Придурки. Рыжий германец нависает над дорогой. Изрыгающий проклятья огненный сполох на белом фоне, среди влажной зелени и черного камня. Марк и проводник некоторое время разглядывают друг друга, затем декурион говорит: – Он убил римского солдата. – Да, я понимаю, – говорит проводник с акцентом. Глаза у него ярко-голубые, как у большинства германцев. Острые скулы, словно вытесанные топором; лицо в шрамах. Правая рука вместо кисти заканчивается культей. Он выглядит так, словно попал под нож боевой колесницы кельтов. Марк кивает: понятно. Проводник больше не может быть воином, зато стать предателем никакое увечье не помешает… – Меня зовут Тиуториг, – говорит варвар. От слабости у Марка кружится голова. – Как? …И тут рыжий германец начинает кричать. Он смотрит сверху на проводника, на всадников, едущих вереницей, на Марка, надевающего шлем, – и кричит. Тело германца с усилием поднимает свой вес, чтобы исторгнуть этот жуткий вопль. Глупо. Марк качает головой. Поберег бы силы. Худшей казни, чем распятие, даже трудно представить. Эта смерть медленная, мучительная и, главное, совершенно не героическая. Очень просто: распятый человек, чтобы вдохнуть, должен поднять свой вес – на мышцах рук и ребер. Скоро варвар устанет, уже через несколько часов он едва сможет дышать, но он сильный и упрямый, поэтому продлит агонию до упора. Его ребра будут болеть так, словно их размозжили кувалдой; с каждым вдохом боль будет становиться только сильнее… Это казнь на измор. Упрямый и сильный человек протянет несколько дней. Упрямый и тощий – на день больше. Но в итоге варвар сам себя задушит. Собственным весом, давящим на ребра. Через некоторое время в его легких скопится жидкость. При выдохе он будет пускать пузыри, которые запекутся на рассеченных губах. Стоит ткнуть такому человеку под ребра чем-нибудь острым, оттуда польется вода… При этом он будет умирать от жажды. Если к тому времени у германца останутся глаза, он уже не сможет их открыть – без смазки колесо не крутится, веки не поднимаются. Впрочем, вороны или еще кто сделают это быстрее. «Птицы, – думает Марк. – Страшнее птиц для распятого никого нет. Разве что…» «Верно», – думает он и толкает Сомика пятками. Когда декурион проезжает мимо столба, на изувеченные ноги варвара садятся комары. …есть еще насекомые. – Что он кричал? – спрашивает Марк у проводника, когда они отъезжают и крики германца стихают вдали. Варвар пожимает плечами с полным равнодушием: – Ерунду всякую. Не стоит внимания, господин… – А все-таки? – спрашивает Марк. Тиуториг улыбается. – Что вы все умрете. Умрете. Умрете. Мы всех вас убьем. – Проводник оглядывает всадников, насупленных и помрачневших. – Я же говорил, не обращайте внимания. Короткий привал. Всадники второй турмы наматывают головные повязки, надевают шлемы, затягивают узлы. У каждого всадника – кольчужная туника, у некоторых защитные наплечники, у Галлия в придачу – маника, «железная рука» из отдельных пластин, она идет от плеча до пальцев. Вторая турма готовится к бою. Галлий сжимает и разжимает пальцы; скрежет металла. Пулион, на полном серьезе: – Такой рукой только самого себя любить. Потому тебя и назвали: сильномогучий Геракл, победитель стоглавого змея… – Пошел ты, – бурчит Галлий. – Ты его с первой-то попытки всегда находишь? Всадники ржут. Пулион – штатный остряк второй турмы. Марк предпочитает руки без доспехов – так ловчее убивать. У него на перевязи спата, кавалерийский меч; костяная рукоять с выемками под пальцы. Спата почти в два раза длиннее пехотного гладия. Подходит оптион, спрашивает: снимать чехлы? Марк качает головой: нет. Зачем? В лесу синюю раскраску щитов видно издалека, обойдемся… Всадники проверяют, как ходит оружие в ножнах. Подкалывают друг друга. Проводник чуть в стороне, наблюдает. Проклятый варвар. Марку он не нравится: тип явно что-то скрывает, проклятые голубые глаза. Германцы – «гемы», как зовут их всадники, – умом не блещут, но очень хитры. Это особая хитрость – варварская, жестокая, бессмысленная, – и декуриону снова не нравится выражение лица их проводника. «Нельзя никому верить, – думает Марк, – особенно варварам». Жеребец декуриона, Сомик, мерно вышагивает по тропе. Похоже, ею часто пользуются: набито, натоптано. Отсыревшая листва и мох вокруг. Сосны. Скрип кожи седла убаюкивает. Марк едет сразу за проводником. Назойливый писк комаров. Декурион отмахивается – влажно, болота, вот комарье и жрет всех. Распятых – в том числе. «Надо будет на обратном пути переломать рыжему лодыжки», – думает Марк. Тело потеряет опору, придавит своим весом легкие – и варвар просто уснет. Рыжий заслужил быструю смерть… Комары невыносимы. Марк шлепает по щеке и раздраженно чешет подбородок: «Когда уже приедем?» Тропа монотонно тянется через лес, проводник негромко напевает под нос. От нечего делать Марк прислушивается. В песне какой-то своеобразный размеренный ритм. И хотя слова звучат совершенно по-варварски, даже хуже обычного, – мотив привязчивый. Декурион мог бы при желании его повторить. – Кандагариум? – спрашивает Марк наконец. – Что это? Военный лагерь? Кажется, вопрос декуриона немало забавляет варвара. Проводник ухмыляется, мелькают неровные зубы. – Рад, что тебе весело, – говорит Марк холодно. – Прости, господин. На самом деле это один город… далеко отсюда, – отвечает Тиуториг. – Далеко на юге. Тебе бы там понравилось, римлянин, – говорит он серьезно. – Там много варваров, которых можно убить. – Ты их тоже убивал? Варвар улыбается. – О да. Некоторых. Но там много осталось, не беспокойся. Марку чудится в словах гема издевка. Но лицо варвара совершенно невозмутимо. – Не бери в голову, друг, – говорит он. За поворотом тропы Марк видит под деревом рыжие шляпки грибов. Яркие, как пламя… В следующее мгновение Пулион на ходу соскакивает с лошади, бросается в атаку. Миг. Лезвие ножа. Грибы исчезают в седельной сумке. Пулион возвращается в седло, ухмыляясь так, словно переспал с царицей Египта – как минимум. – Придурок, – говорит Марк хрипло. Всадники смеются. Проводник хмыкает. – Все, – Марк оглядывает своих. – Теперь идем тихо. Гемы рядом. Шершавые стволы сосен медленно выплывают из тумана. Тропинка почти исчезла. Если бы не проводник, всадники бы давно потерялись: не видно ничего. Здесь туман еще гуще, чем возле дороги. Неделю назад гемы напали на четверых «мулов» Восемнадцатого легиона – тех послали за водой. У берега Визургия водовозов окружили и забили насмерть. Марк был там после: кровь и кишки размазаны по всей поляне. Ур-роды. По тревоге подняли две когорты: римскую – она окружила рощу – и вспомогательную, что приписана к Семнадцатому. Галлов отправил лично Луций Деметрий Целест – отличный легат, они ему молятся, семнадцатые. Всадники прочесали лес мелким гребнем. Никого не нашли, конечно… Гемы всегда исчезают как по волшебству. Это их лес. Найти, сказало начальство Марку. Начальников волшебство не волнует… Но два дня назад Марку наконец повезло. Один местный вывел его на проводника – германца по имени Тиу… как его там? Проводник пообещал сдать убийц «мулов». По его словам, это сделали свободные воины – таких сейчас много бродит по всей Германии. Может быть, думает Марк. С тех пор как споры между племенами разбирают римские судьи, а вооруженные стычки пресекаются легионерами, мало работы для таких бойцов. Вождям нет смысла держать большие дружины. Только вот на дорогах стало небезопасно: скучающие воины грабят путников. Декурион морщится: поскорей бы. Если только проводник не обманул… Копыта глухо стучат. Звуки искажаются туманом. В зависимости от места набора каждый легион обладает своим характером. Здешние легионы набраны у моря, большая часть «мулов» Восемнадцатого раньше ходила на кораблях, как рыбаки и матросы. Поэтому синие щиты. Семнадцатый Морской – это вообще изначально морская пехота. Отборные, прекрасно обученные солдаты… «Правда, кажется, кто-то перепутал болота с морем, – думает Марк, – иначе мы не оказались бы в Германии…» Тишина. Позади кто-то громко хмыкает. Марк резко поворачивается в седле. Пулион опускает глаза. Паршивый сукин сын! «Ничего, – думает Марк, – вот вернемся в лагерь, я тебе… Тьфу-тьфу-тьфу. – Декурион спохватывается, делает жест от сглаза. – Дай боги, вернемся. Не каркай». Убаюкивающий перестук копыт. Сосны, мох, еще сосны. Вдруг, когда уже кажется, что это будет длиться вечность, проводник поднимает руку… Германец поднимает руку. Марк не сразу соображает, что это значит, – и с опозданием показывает своим: стоп. Приехали. Туман плывет между соснами, как застывшее на холоде дыхание. Где-то вдалеке хрустнула ветка. Марк жестами приказывает своим: внимание. Мы на месте. Германец поворачивает голову, Марк показывает пальцами на глаза: иди проверь. Тиуториг мягко спрыгивает с лошади, ныряет в заросли – бесшумный, как большая кошка. Тишина. Всадники ждут. Кажется, проходит полдня, не меньше. Через некоторое время проводник возвращается. Лицо у гема поцарапано, на дне голубых глаз плещется нехорошее веселье. Похоже, он еще тот сукин сын. – Их там много, – говорит проводник одними губами. Показывает на пальцах: пять человек. Пять гемов. Марк кивает. Итак, поляна в лесу, костер. На поляне четверо – Марк зуб даст, что их должно быть больше: варвар показывал «пять человек», – но пятого пока не видно. Может быть, его действительно нет? Декурион оглядывает своих людей. Их восемь. Они опытные солдаты, не раз были в деле. Марку кажется, что лица всадников светятся изнутри холодным мраморным светом… Пора. Повинуясь его жестам, всадники расходятся веером. Отмашка. Пошли, пошли! И – тихо. На поляне вокруг костра сидят люди. Варвары. На огне кипит котелок, один из германцев помешивает варево оловянной ложкой. Декурион моргает. Нет, точно. На поясе у гема короткий кинжал в бронзовых ножнах… У Марка ненависть подступает к горлу: это пугио, кинжал римского легионера. Вперед! Удар пятками в брюхо – Сомик срывается с места. Пошли, пошли! Давай! Марк слышит треск справа – пегая лошадь оптиона в прыжке вылетает на поляну. Германцы вскакивают… Ржание лошадей. Крики. Общий переполох. Кто-то переворачивает котелок, из него выливается, пузырясь, горячее варево. Куски мяса падают в мокрую золу, дымятся… – Тиваз! – ревет германец. Дошло, надо же. Бей! Марк с оттяжкой опускает руку. Германец падает. В следующий миг тот гем, что стоял у костра, оказывается гораздо дальше, чем был. Ловкий: схватил копье (фрамея – вспоминает Марк варварское слово) и уже замахивается… Марк видит неровное серое острие. В следующее мгновение один из всадников сносит германцу голову спатой. Брызги крови… На поляне дымится костер. Пулион, присев на корточки, вылавливает из золы куски мяса, ругается, дует на обожженные пальцы. – Все? – спрашивает Марк. – Да вроде. – Оптион чешет щеку. Марк оглядывает мертвые тела – германцев сложили в ряд. Хорошо дрались, бродяги. Гемы вообще крутые – говорят, у самого принцепса личная охрана из двух тысяч германцев. Раз, два, три… четыре трупа. Все гемы здесь, кроме одного. Марк встает. Как заметил проводник, должен быть пятый. Но где он? Может быть, последний гем отошел в кусты? И теперь удирает со спущенными штанами… В кустах шум. Проклятье, а ведь действительно… Галлий кричит: – Командир, еще один уходит! Всадники бросаются в погоню. Пулион бежит с куском мяса в зубах, как собака. Последний гем не должен уйти. И все такое. Опять ожидание. Декурион морщится, сплевывает густым и вязким. Сомик косит на него выпуклым черным глазом, поводит ушами. Лошади не любят запах крови, а сейчас от Марка, прямо скажем… хм… м… несет. – Проводник где? – спрашивает он. Оглядывается… Проклятье. Стоит задуматься, как перед глазами мелькает оскаленное бородатое лицо. Декурион морщится. Не сейчас. Стоп, а где? Проводник пропал. Его нигде нет. – Искать! – Марк, он там, – появляется из-за кустов Пулион. – И гем тоже… Последний, пятый германец мертв – у него странно вывернута шея. Словно ее сломали. Над телом сидит на корточках проводник, Тиуториг. Он оглядывается на приближающегося Марка, выпрямляет спину, встает. В единственной руке мелькает что-то красное; декурион моргает. Показалось, нет? Всадники стоят мрачные. Галлий выступает вперед. – Я, значит, иду… А он тут сидит и жрет. Марк молчит. Так… про людоедов среди варваров он слышал. Но видеть как-то не доводилось. Декурион всегда считал, что это байки. – Сейчас я этого урода! – Галлий тянет меч из ножен. Проводник криво улыбается. При приближении всадника он оскаливается, в голубых глазах загорается огонек. Галлий делает шаг. Взмах мечом… В следующий момент всадник – Марк не понимает, как это случилось, – летит через голову. Падает на землю так, что от удара выбивается глухой звук: хэк! Меч Галлия отлетает в сторону. Короткое замешательство. В следующее мгновение всадники окружают проводника. Молча, сосредоточенно. Тот выпрямляется, оглядывает всех по очереди. Страха в нем нет, то есть – совсем. Это ненормально. Словно Тиу… – как его там? – это забавляет. Галлию помогают встать. Он выдыхает, с руганью хватает спату, идет на обидчика – с обнаженным клинком. Видимо, собирается страшно отомстить – порезать на куски и все такое. Болван. Некоторых жизнь ничему не учит. – Отставить! – командует Марк. – Я его!… – Стоять!! – Эхо крика спугивает птиц с дерева. – Но… – Галлий останавливается. Растерянно смотрит на командира. «Как же так?» – написано у него на роже. – Ты первый начал, – говорит Марк. – Так что все честно. Что до остального… – Декурион поворачивается к варвару: – Что там у тебя? Проводник делает невинное лицо. – Где, господин? – Покажи мне, – говорит Марк, кладет ладонь на рукоять спаты. – Иначе… Угроза заставляет проводника вздрогнуть. Он смотрит на Марка в упор – глаза ярко-голубые, жесткие, как конская упряжь. Декурион ждет. Ладонь на рукояти меча. Всадники тоже ждут. – Смотри, – уступает варвар наконец. Усмехается, разжимает ладонь… Марк смотрит. Потом говорит: – Твою мать. Придурок совсем. Мы же тебя чуть… Всадники хохочут. Тиуториг усмехается. На единственной ладони варвара лежит горстка малины. «Твою же мать, – думает Марк снова, – любитель ягод». Варвар подносит ладонь ко рту и собирает ягоды губами. Подмигивает декуриону. На губах у него красные потеки. – Куда ведет эта тропа? – В деревню, – отвечает проводник, словно это само собой разумеется. – Куда? – Декурион! Марк открывает глаза, едва не стонет от разочарования. Он уже забрался на жеребца – в седле уютно и спокойно, как дома. Сомик вздрагивает и переступает. Сейчас бы в лагерь, думает Марк, отоспаться как следует… Какое там, разве эти дадут? – Нашли? – Он поворачивается к всаднику. Пулион чешет затылок. Лицо растерянное. – Ну… как сказать. Там дальше по тропе хрень какая-то, командир… то есть там действительно деревня гемов. Этот, последний, туда и бежал. Но какая-то она странная… – То есть? – Э-э… – У всадника вдруг не хватает слов. – Ну… ты лучше сам посмотри. Марк сплевывает – желтым и горьким. Проклятый шлем давит на виски. Как я устал. Лечь бы сейчас на траву и закрыть глаза… – Показывай. – Декурион толкает Сомика пятками. Конь фыркает презрительно и идет высокомерным, обиженным шагом, высоко поднимая колени. Выражает недовольство. А мог бы и укусить – у жеребца характер. «Как вы меня задрали со своими характерами, – думает Марк, – одно слово: за-дра-ли». На первый взгляд кажется, что здесь все хорошо, только очень тихо. Слишком тихо. Марк оглядывается. Даже птиц не слыхать. Неровный, сбитый ногами мох. Декурион на мгновение свешивается с седла, смотрит – так и есть. Отпечаток подошвы с гвоздями. Здесь явно прошлись солдатские калиги. Легионеры. Что «мулы» делают в лесу? Мало им убитых водовозов? След подковы. Еще один. Как интересно. Он выпрямляется. Сомик тянется губами к веточке, декурион дергает повод. Не сейчас. Трогает бока жеребца пятками. Обычно деревни гемов по форме напоминают круг. В центре – длинный дом, там живет глава семьи с домочадцами, в другой половине – коровник. Вокруг дома построены маленькие дома – амбары, мастерские, загоны для скота, иногда кузня. Эта затерянная в лесу деревня мало отличается. Дом – довольно большой, на толстых сваях. Землянки вокруг. И всего один амбар – тоже на сваях, высоко, чтобы звери не добрались до припасов. Пространство вокруг большого дома расчищено, трава примята копытами. Коровы, понятно. Чвирк! Марк поднимает голову. На крыше амбара – коричневые с серым пятнышки. Воробьи. Их много. Чвирк-чвирк. Чвирк-чвирк. А вот и птицы… Всадники едут по деревне молча. Только проводник напевает под нос. Сейчас это раздражает. И еще этот звук… Возвращается Галлий. – Марк, там… – Всадник мнется, потом говорит: – Ты… в общем, ты должен это видеть. Судя по лицу всадника, видеть этого не стоит. Тела «мулов» сложены за длинным домом. Изрубленные, изуродованные. Тошнотворная вонь крови. Целый рой мух вьется над убитыми. Жужжание. «Вот откуда звук, который я слышал», понимает Марк. От нахлынувшей слабости подкашиваются ноги. Декурион превозмогает себя, идет. Между лопаток катятся холодные капли. – Это все? – спрашивает он. Тел около двух десятков. Много. Очень много. – Вот так как-то, – говорит Галлий невпопад. Воздух застревает где-то внизу, под ребрами, с сипением выходит из горла. С тех пор как Марк заразился в походе Тиберия, ему нет покоя. Болотная лихорадка постоянно возвращается. Легионный медик посоветовал пить барсучий жир. Можно – собачий, добавил он тогда. Отлично. Просто отлично. В скором будущем он будет выглядеть как скелет – бледный, худой, страшный. Но сейчас Марка тошнит не от слабости, а от увиденного. Здесь была бойня. Это тебе не два мертвых лесоруба – тут почти два десятка «мулов». На брови молодого паренька – с лицом таким юным и чистым, словно его только вчера записали в тироны, новобранцы, – сидит муха. В открытых глазах мертвеца мелькает движение ее лапок. Говорят, в глазах убитого можно увидеть лицо убийцы. Марк приседает на корточки. Проклятая муха перелетает чуть дальше, садится парнишке в уголок глаза. Лапки двигаются… Марк едва сдерживает тошноту. Декурион машет ладонью, сгоняя ее. Наклоняется. «Если бы мертвые могли говорить», – думает Марк. Когда римлянин при смерти, к нему приходят родные. И самый близкий из них, старший сын, будущий глава семьи, наклоняется к умирающему, чтобы принять в себя последний выдох. Так продолжается род. Этот пацан умер на чужбине, далеко от родной Италии. Или Греции? Кто его знает. На бледном, как пергамент, лбу, запеклась в бордово-черной крови темная прядь. И никто не принял его последний вздох. А где-то в зрачках паренька прячется крошечный убийца. Да что тут думать! Марк в сердцах дергает головой. Встает, выпрямляется. Кто это был? Ну и вопрос. Наверняка это был длинноволосый гем с перемазанными глиной волосами. Варвар. Все они здесь одинаковые. В этот момент Марк мечтает уничтожить их всех до единого. Всех. Выжечь к Плутону всю проклятую Германию. Словно за Рением – Ахероном! – находится подземный мир. Душно здесь. Марк поднимает руку, с усилием оттягивает шейный платок. Тот мокрый от пота. «Они не люди. Они звери». Великаны-людоеды. Декурион с сипением втягивает воздух сквозь зубы. – Как думаешь, кто их? – Гемы. – Галлий пожимает плечами. Мол, что тут думать? – Гемы. – Марк кивает. – А деревенские тогда куда делись? Галлий тяжело задумывается. Этот вопрос ему в голову не приходил. – Вот то-то. Всем – рассыпаться и проверить, – приказывает декурион. – Пискун и Габр, вы на страже. Всадники кивают, разбегаются в разные стороны. Коней оставляют часовым. Марк закусывает губу. Вокруг – мокрая, потоптанная десятками ног зелень. Взрытая трава и мох. Но убивали «мулов» не здесь. Марк огляделся. Ага, а где? – Новий! – окликнул он оптиона, заместителя. – Проверьте дом. Их убили быстро. Центуриона пригвоздили к стене первым же ударом, он даже не успел вынуть гладий, меч так и остался в ножнах. Марк видит костяное навершие рукояти, запачканное кровью. Центуриона прикололи мечами солдат к стене. Рукояти расплющены, словно по ним били, чтобы сильнее вогнать клинки в дерево. Это напоминает пародию на распятие. Вот что интересно: почему «гемы» не забрали мечи? Они всегда забирают оружие… Марк встает. Оптион подходит, наклоняется. – Посмотри на их одежду. Ткань какая, видишь? Марк сначала не понимает, к чему он клонит. Потом понимает – кто-кто, а заместитель разбирается в этом, он тот еще щеголь. Ткань дорогая, да. Ровный синий свет. Туники почти новые, краска отличная. Да и сшиты хорошо. – И что? – Это не обычные «мулы». – Оптион удивлен, что командир до сих пор этого не понимает. – Видишь? Это охрана какой-то шишки. Пулион появляется на крыльце дома, машет рукой. – Марк, сюда. Судя по всему, здесь был бой. Короткий, но жестокий. Занавеси, которыми разделяется пространство на отдельные закутки, почти все сорваны. Перегородки разбиты. На деревянном полу, посыпанном соломой, следы крови. Перевернутые лавки. Разбитые, изрубленные шкафы. И лишь в глубине дома стоит нетронутый деревянный стол. За столом… Декурион присвистывает. За столом сидит один человек. Марк протирает глаза. Нет, ему это не привиделось. Римлянин в белоснежной тоге. Словно он, м-мать, в родном Риме, на заседании сената… Тишина. Жужжание мух. В огромном доме римлянин – единственный обитатель. Перед ним на столешнице две чаши. Кувшин опрокинут, разлитое вино еще не засохло до конца… По крайней мере, римлянин умер не на трезвую голову. Марк протягивает руку и трогает человека за плечо. Тело поддается неожиданно легко, словно не успело еще закоченеть. Под ладонью – теплое. – Эй! – Марк отскакивает. Голова мотается вперед и откидывается. В первый момент человек даже кажется живым… Скульптурное лицо настоящего латинянина – резко очерченное, смуглое. Сквозь загорелую кожу еще отчетливее проступает смертельная бледность. Волосы темные, с вкраплениями седины. Глаза широко раскрыты, они серо-коричневые. «Странно, – думает Марк, – в первый момент они мне показались голубыми. В этих глазах тоже где-то спрятался крошечный убийца?» Некоторое время всадники молча переглядываются. Никто не знает, что сказать. А что тут скажешь? Судя по тому, как человек одет, в этот раз гемы замочили не простого водовоза… – Я его знаю, – говорит Пулион внезапно. – Вы будете смеяться… Это легат Семнадцатого. – Шутишь? – Марк поднимает брови. Декурион поводит головой, словно кольчуга натерла ему шею. Только этого сейчас не хватало. Мертвые «мулы», мертвый… Потом до него доходит. – Вот ведь задница какая, – говорит Марк. Мертвый римский легат. Это же почти объявление войны. Пока всадники исследуют деревню, декурион остается в доме. На полу возле ног легата лежит нож – Марк садится на корточки, поднимает. Нож обычный, из плохого железа. Видимо, это осталось от хозяев. Марк отпускает нож и замечает краем глаза необычный блеск. В пальцах мертвеца что-то зажато. Марку приходится приложить силу, чтобы расцепить их. Ага, попробуй. Пальцы мертвого легата стиснуты так, что фиг разогнешь. Словно от этой вещи зависела его жизнь… Декурион и сам не знает, зачем это делает. Он поднимается, кладет вещицу на ладонь. Это фигурка. Холодная. Даже очень холодная. Она изображает маленькую птичку. Короткий клюв, нахохлившаяся… Воробей? Снегирь? Марк наклоняет ладонь, свет играет на металле. Красиво. Надо передать эту вещицу его близким. Раз она была так важна… Внезапно в Марка словно ударяет молния. Он поднимает голову. Пятый гем. Деревня. Засада. «Вы все умрете!» Конечно! Выходит, проводник с самого начала вел всадников сюда, к деревне?! – А где Тиу… как его? – Кто? – На лице Галлия недоумение. – Проводник! – Марк оглядывается. Проводник знал про деревню. Он их специально сюда вел. Зачем? Зачем?! Тифон стоглавый, задница Плутона, чрево Юноны… Декурион выбегает из дома, едва не сбивая по пути Пулиона. Тот удивленно отшатывается, смотрит на командира. – Марк, ты чего?… Декурион не отвечает. Видит: полуконь стоит у привязи, уныло повесив морду. Все рассыпается на кусочки, как мозаика: повод намотан на столб, ленточки в длинной гриве, красные, синие, их шевелит ветер, грустная морда, седло – пустое… – Где он?! – кричит Марк. – Где?! Всадники бросаются на поиски. Марк почти рычит. Проводника нет. Только вдалеке, у кромки леса, качается ветка. Словно кто-то задел ее рукой, когда уходил. Кусочки мозаики медленно собираются в единое целое… «Вы все умрете, римляне. Мы всех вас убьем». Проводник исчез, словно его никогда и не было.
РимПоследний легат
|
Последний легат
